Мучная война
Шрифт:
Николя кусал себе губы, но не решился перебить мальчика.
— …он сказал мне, что вы очень рассержены моим поведением и приказываете мне немедленно покинуть коллеж и отправиться в Лондон к матери, ибо больше не желаете меня видеть.
— Как вы могли этому поверить?
— Письмо было написано вашим почерком и запечатано вашей печатью. Как я мог сомневаться? Впрочем, вот оно. Судите сами.
Взяв письмо, Николя изумился сходством почерка.
— И вы могли представить себе, что я способен расстаться с вами?
—
— Почему мне сообщили, что вы бежали?
— Монах сказал мне — теперь я точно знаю, что не вы его прислали, — чтобы я бежал из коллежа, а он встретит меня на перекрестке. Но его там не было. Я не знал, как добраться до порта, а оттуда до Англии. Поэтому я пошел в Париж, но так как дороги я не знал, я шел следом за телегами. Прийти на улицу Монмартр я не решился и отправился в «Коронованный Дельфин», где меня встретила тетка.
— Ваша тетка?
— Полетта. Так я называл ее в детстве.
Из горла мальчика вырвались сдавленные рыдания. Николя распахнул объятия, Луи бросился к нему на шею, и они долго стояли, крепко обняв друг друга.
— Вам следует знать, что дела, которые я веду, и интересы могущественных особ, в них замешанных, побуждают меня сделать вывод, что через вас хотели поразить меня.
— Я это прекрасно понимаю. Отец, я не хочу возвращаться в Жюйи.
— Об этом и речи быть не может, тем более что у меня на вас иные виды. Но мне бы не хотелось навязывать вам какое-либо занятие, не зная, куда влекут вас ваши собственные наклонности.
— Я хочу служить королю с оружием в руках.
— Ваше желание вполне согласуется с моими планами. Так что идите, собирайте вещи, и я повезу вас на улицу Монмартр, где в вашу честь заколют упитанного тельца! Поблагодарите вашу… тетку за заботу и скажите, что я жду ее: мне надо обсудить с ней еще одно дело.
Бросив на отца сияющий счастьем взор, обрадованный Луи выскочил из комнаты. Волоча ноги, вернулась Полетта. Николя молча ждал ее.
— Вот она я, бедная женщина, — прокряхтела она. — Ну и норовистая, словно мул. Я знаю, ты на меня сердит. И ты прав. Я несла чушь, сама не понимала, что говорю. Малыш просветил меня. Мне перед тобой даже неловко, хотя…
— Хотя?
— Ты все равно не должен был отсылать Сатин в Лондон. Не говоря уж о том, какие убытки потерпело мое заведение, которым она так ладно управляла…
Он ни за что не сумел бы определить, о чем она сожалела больше. Разумеется, и о том, и о другом…
— Что-то вы слишком расчувствовались! Да будет вам известно, что она сама так решила. Я жалею лишь об одном и готов честно вам признаться: увидев, что она торгует в нижней галерее Версальского дворца, я излишне резко выразил ей свое неудовольствие. Надеюсь, вы понимаете, что я находился там как должностное лицо. Это все, но для нее оказалось достаточно. Но забудем об этом; по долгу службы мне придется задать вам несколько вопросов.
Вспомнив печальный взгляд Сатин, сердце его сжалось от сострадания. Полетта вздохнула: разговор сворачивал на привычную почву. Плюхнувшись в скрипучее кресло-бержер и ухватившись распухшей рукой за все свои многочисленные подбородки, она выжидающе посмотрела на него из-под полуприкрытых век.
— Добрая моя Полетта…
— Нечего рассыпаться в комплиментах, я давно изучила твои повадки!
— Вы помогли Луи, и наша дружба стала еще крепче.
— Как у повешенного с веревкой! — проворчала она. — Ладно, я и сама вижу, что все уладилось. Мир восстановлен; ты заслужил свой стаканчик ликера. У меня есть совсем свежий.
Она встала, открыла элегантный погребец из розового дерева, вынула оттуда два стакана из узорчатого стекла и наполнила их ароматной жидкостью. Одним махом опорожнив первый стакан, она одобрительно зацокала языком. Снова наполнив стакан, она протянула его Николя, который с удивлением обнаружил, что стакан покрыт черным лаковым рисунком с позолотой, введенным в моду при покойном монархе позолотчиком и багетным мастером Жаном Батистом Гломи.
— По-прежнему тот же поставщик?
— Теперь уже сын, — ответила она, и лицо ее неожиданно приняло мечтательное выражение…
Николя пригубил: в новом напитке огонь и сладость слились воедино.
— Как тебе, а? — спросила Полетта. — Вот он, самый смак, высший шик, так и ласкает небо! Ох, и за что я тебя люблю? Господи, как же долго мы с тобой приятельствуем… Подозреваю, ты снова станешь тянуть меня за язык.
— Да, все как прежде. Что вы знаете о Гурдан?
Она скривилась, и ее маленькие, глубоко засевшие в складках жирного лица глазки сузились настолько, что перестали быть видны вовсе.
— Вот уж точно вопрос полицейского. Будто ты ее не знаешь!
— Мне интересно не то, что знаю я, а то, что думаешь о ней ты.
— Безнравственная женщина, вот что я тебе скажу.
Комиссару ее слова показались странными. Его удивление не ускользнуло от внимательно наблюдавшей за ним Полетты.
— Не думай, что я не знаю, о чем ты подумал. На самом деле есть границы, которые я никогда не переступаю. Я никогда не заставляла своих девочек работать против воли, не покупала девственниц у их семей, да и еще много чего не делала.
И она с неодобрительным видом покачала головой.
— Значит, она…
— Старая мерзавка! Она не только набирает к себе в сераль совсем юных девочек, которых развратили их собственные родители, она еще и всякими штучками приторговывает.
— Например?
— Гурдан дает деньги под проценты, а если нечем платить, заберет товар: шелк с Востока, гродетур, тафту, шелковые чулки…
— Ну и где она нарушает закон? — спросил Николя, чувствуя, как щеки его розовеют под действием ликера.