Мудрость чудака, или Смерть и преображение Жан-Жака Руссо
Шрифт:
Мадам Левассер смерила его взглядом с ног до головы.
– Вы говорите на каком-то чудном французском, сын мой, – сказала она; в ее сиплом, беззвучном голосе послышалась нотка антипатии.
– Я подданный его великобританского величества, мадам, – пояснил Николас.
– Думаю, – сухо сказала мадам Левассер, – что мы особенно не будем вас затруднять, сударь. Разве только если-придется сходить за чем-нибудь.
– И верхом можно съездить, если будет угодно, – сказал Николас и, повернувшись к Терезе, добавил: – А в случае, если мадам пожелает оказать мне честь,
Тереза разглядывала его без любопытства, но в упор.
– Главное, – сказала мадам Левассер, – чтобы вы не попадались на глаза моему зятю. Он не любит посторонние… – она поискала слово, – …физиономии.
– Что он не любит? – спросил Николас.
– Незнакомые лица, – ответила мадам Левассер.
Николас не сводил глаз со смуглой Терезы.
Когда спала жара, явился, как он и обещал, мосье де Жирарден. Он похвалил обеих женщин, сумевших в столь короткий срок создать уют в комнатах, и пригласил осмотреть парк; он сам будет сопровождать дам, сказал он.
Перед домом их дожидался молодой человек. Жирарден представил им сына, графа Брежи. Фернан присоединился к ним; медленно вчетвером пошли они по дорожкам.
Маркиз, привыкший к выражению восторгов, ждал, что жена и теща Жан-Жака разразятся градом восторженных восклицаний. Но мадам Левассер только сказала:
– Очень мило» прелестно! Не так ли, Тереза? – И вслед за тем: – Какая приятная прохлада!
В конце, концов разочарованный маркиз не выдержал и принялся объяснять:
– Этот небольшой виноградник сделан по образцу пейзажа, описанного Жан-Жаком в пятой книге «Новой Элоизы». Помните?
– Ах, и в самом деле, – сказала Тереза.
А мадам Левассер тоже без всякого выражения проговорила:
– «Новая Элоиза»? Да-да, он читал нам кое-что из этой книги, когда писал ее. А писал он «Новую Элоизу» на бумаге с золотым обрезом. И присыпал обязательно голубым и серебряным песком. Мы все это выписывали из Парижа. Интересная книга.
Маркиз был исполнен горечи.
Дорожки сузились. Пришлось разделиться на пары. Жирарден и мадам Левассер пошли вперед, Тереза и Фернан следовали за ними.
Тупость этих женщин потрясла Фернана даже больше, чем мосье Жирардена. Фернан видел Терезу в Париже, тогда он не отважился вступать с ней в долгие разговоры, все же он еще там заметил, что Тереза очень ограниченна. Он, как и все, знал, что она низкого происхождения, и объяснял себе женитьбу Жан-Жака как символический акт; брак этот призван был, вероятно, олицетворять его связь с народом.
Теперь, свободный от робости и благоговенья, сковывавших его в Париже, когда он бывал у Жан-Жака, Фернан осмелился получше разглядеть Терезу; ему хотелось обнаружить в ней те простые и прекрасные качества, которыми, несомненно, обладала эта женщина, те добродетели, которые побудили Жан-Жака избрать именно ее спутницей своей жизни.
Он искоса взглянул на нее. Несколько прядей каштановых волос выбились из-под мещанского чепца. Она, видно, ничего не имела против того, что он ее рассматривает, наоборот, она повернулась к нему всем лицом и отвечала спокойными взглядами. У нее были красивые; большие глаза, бездумные, как сама природа. И пусть все, что она говорила, не отличалось значительностью, но ее голос звучал задушевно. И в походке ее Фернану будто слышалась какая-то ленивая мелодия. Жан-Жак знал, конечно, почему он именно на ней остановил свой выбор.
Тем временем мадам Левассер, идя с маркизом впереди, говорила о вещах практических. Ее зять, поясняла она, очень гордый человек. Он ничем не желает пользоваться безвозмездно. Квартирную плату, например, так же как провизию, присылаемую из замка, он намерен возместить работой. Больше всего ему улыбалось бы, если бы маркиз соблаговолил давать ему для переписки ноты, как в тот раз, в Париже. Теперь прямо из рук рвут все, что выходит из-под пера Жан-Жака, а он по-прежнему берет все те же двенадцать су за страницу. В Париже она не хотела разговаривать с маркизом на эту тему, но обычно она с Терезой за спиной Жан-Жака договариваются о надбавке и получают ее сами. Поэтому она просит разрешения после расчета господина маркиза с Жан-Жаком представлять свои счета. Но только сохрани бог, чтобы ее многоуважаемый зять узнал об этом.
Маркизу были противны маневры тучной старухи.
– Прошу вас, мадам, делайте так, как полагаете нужным, – ответил он сухо.
Мадам Левассер уловила раздражение в его тоне.
– Что поделаешь, у него есть свои чудачества, – оправдывалась она. – Его возражения всегда прямо-таки в тупик ставят. Ведь он нуждается в покое, да ему и самому очень хотелось переселиться в деревню. Но вы себе и представить не можете, господин маркиз, сколько он упрямился и чего мне стоило уговорить его дать свое согласие на переезд.
– Очень признателен вам за хлопоты, – сдержанно ответил Жирарден. – Я надеюсь лишь, что и учителю и вам пребывание здесь будет во всех отношениях приятно.
– Все было бы просто, – продолжала свои жалобы старуха, – если бы это был нормальный, а не великий человек. Иной раз и вправду кажется, что он немножко тронулся. Здесь, у вас, ведь, безусловно, никто на него не покушается. Но уже в Париже – Тереза давеча говорила вам – он ворчал: «Помни, чтобы дом всегда был на запоре».
Маркиз понял угрозу. Если он своевременно не договорится с этой гарпией, она запрет Жан-Жака в доме, и он, Жирарден, хотя у него и есть второй ключ, останется в дураках.
– Само собой разумеется, мадам, – ответил он, – все мы готовы всячески считаться с потребностью мосье Жан-Жака в уединении. С другой стороны, мне бы, конечно, хотелось время от времени видеть учителя и внимать его речам. – Он остановился, слегка коснулся кончиком трости старухи и сказал: – Если вы мне в этом поможете, мадам, рассчитывайте на мою признательность.
Мадам Левассер взглянула на него черными, хитрыми, быстрыми глазками.
– По рукам, господин маркиз, – сказала она. – За мной дело не станет.