Мудрость прощения. Доверительные беседы
Шрифт:
Довольно скоро мы покинули освещенное пространство. Двигаясь по широкой бетонной дорожке, миновали длинную, узкую оранжерею, потом мрачный сумрак рощи. Одинокий индийский часовой в защищающем от ночного холода коротком плаще вытянулся по стойке «смирно» рядом с бетонной будкой, молодцевато прижимая к боку винтовку. Далай Лама подошел к нему, шутливо потянулся к винтовке и сказал «доброе утро». Солдат, похоже, уже привык к таким выходкам. Глядя строго перед собой, он только отрывисто сказал: «Доброе утро, сэр».
Мы обогнули подножие маленького холма, увенчанного белой ступой и украшенного молитвенными флажками. По мере приближения к аудиенс-холлу дорожка сужалась. Здесь было совсем темно. Телохранитель с мощным фонарем шел впереди, освещая дорожку и заросшую бугенвиллиями веранду. Далай Лама сделал круг по подъездной аллее и направился вверх к своей личной часовне. С другой стороны этого здания довольно крутой спуск через густую рощу вел вниз, к резиденции. Преодолевая этот хитрый спуск, Далай Лама пошел медленнее, аккуратно переставляя ноги. Наконец мы вернулись к тому месту, с которого начали. Я был приятно удивлен, когда Далай Лама начал новый круг.
Когда я впервые сопровождал его на такой ранней прогулке, он дошел только до конца оранжереи и повернул назад, пройдя в общей сложности расстояние не большее, чем ширина футбольного поля. С тех пор прошло два года. За это время я не раз твердил ему о важности физических упражнений, а потому радовался, что он серьезно отнесся к моему ворчанию.
Далай Лама сделал целых три круга. Потом попрощался с нами и поднялся наверх, чтобы принять душ и позавтракать. Прогулка заняла около получаса, и я вспотел, несмотря на холодный горный воздух.
Даже в тусклых предрассветных сумерках было заметно, насколько сильно похудел Далай Лама. Ничего удивительного, конечно, ведь он не вставал с постели по крайней мере весь январь и февраль. Через несколько часов должна была начаться новая (серия наших с ним интервью. Я намеревался расспросить его о болезни.
Явившись в тот же день в зал для приемов, я был приятно удивлен, увидев кроме постоянно присутствующего на наших беседах Лхакдора еще и Нгари Ринпоче. Время от времени Его Святейшество приглашал его поучаствовать в наших беседах, и тогда Юмор младшего из братьев главы Тибета неизменно помогал снять мою нервозность. Далай Лама явился вскоре после меня, как всегда точно в назначенный час. Сел в кресло и выжидательно на меня посмотрел.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я.
— Хорошо. Единственная проблема — пищеварение, — ответил он.
— Вздутие живота, обилие газов, — уточнил Нгари Ринпоче.
— Газы, иногда боли. Но после прогулки — никаких проблем, — сказал Далай Лама. Я обратил внимание, что он, хоть и сидел как всегда на краю кресла, но больше обычного откинулся назад.
Я поинтересовался, что случилось с ним после паломничества к развалинам Наланды и на Орлиную гору. Далай Лама сказал, что почувствовал острую боль в желудке задолго до того, как они добрались до Патны. Боль была настолько сильной, что он буквально согнулся пополам. Пытаясь расслабиться, он менял положение, прислонялся к дверце автомобиля сначала одним боком, потом другим. В конце концов сдался, улегся на левый бок и закрыл глаза. Каждая выбоина на дороге отзывалась в теле мучительной болью. Он сильно потел, хотя кондиционер работал на полную мощность.
Перед этой встречей я поговорил с М. К. Бхутиа, офицером связи, в обязанности которого входит логистика передвижений главы Тибета. Я хотел узнать подробности поездки из Наланды в Патну. Бхутиа часто сопровождал Далай Ламу в поездках по Индии. Но никогда не видел его в таком состоянии. Легкое расстройство желудка или простуда, да, бывало. Но чтобы такое — никогда. По его словам, Далай Ламу скрутило от боли, когда до Патны оставалось еще около часа езды. Бхутиа связался с начальником полицейского эскорта, объяснив ему ситуацию. Автоколонна поехала быстрее, включив сирены и мигалки. Машины прижимались к обочине, пропуская полтора десятка автомобилей. На большой скорости выбоины не так заметны, и казалось, Далай Ламе стало немного лучше.
Однако в предместьях Патны колонна перешла на черепаший шаг. Ранний вечер, час пик и ужасающий шум; все водители, по крайней мере так казалось Далай Ламе, сигналили изо всех сил. Полицейский эскорт здесь был бессилен. Колонну прочно зажали несколько дизельных автобусов и большегрузов. Из-за частых остановок и рывков Далай Ламу начало тошнить. Он попытался устроиться в сидячем положении и обнаружил, что тошнота ослабевает, если смотреть в окно.
Вот тогда-то он и увидел на обочине пожилого человека и мальчика.
— Мне было очень больно, очень-очень больно, — рассказывал Далай Лама. Нгари Ринпоче ловил каждое его слово; он не слышал этих деталей раньше. — Но и вся эта жидкость... слезы, пот. Я тогда заметил: слезы больше связаны с эмоциями. А пот — с физической болью. Поэтому, когда испытываешь физическую боль, глаза сухие, зато сильно потеешь. В чем здесь дело, с чем это связано, не знаю... И тут я увидел старика с длинными, давно не стриженными волосами. — Далай Лама провел рукой по макушке. Развел в стороны большой палец и мизинец, показывая, какой длины были волосы старика.
— И борода. Жутко всклокоченная. И одежда вся грязная. — Он сощурился, припоминая взволновавшие его образы. — И так много нищих детей. Не учатся, живут на обочине дороги. Я заметил одного вот такого, — Далай Лама показал рукой его рост — три-четыре фута, а потом коснулся руками голеней. — Перенес полиомиелит, ноги сухие. На костылях. В общем, пока меня мучила боль, у меня перед глазами стояли образы этих несчастных. До них никому нет дела, а я окружен всеобщей заботой.
Далай Лама закрыл глаза и замолчал. Чуть позже продолжил:
— Хотя я испытывал физическую боль, ум мой не встревожился, только легкое беспокойство — и все. Почему? Мое тело страдало от физической боли, но ум беспокоился о тех, о ком некому позаботиться. Поэтому особого беспокойства по поводу собственной боли не было. Забота о других помогает облегчить собственную боль. Опыт сострадания приносит максимум пользы тебе самому и совсем не обязательно другим. Я представил себе жуткие условия жизни того старика и мальчика, перенесшего полиомиелит. И от этих размышлений моя боль сделалась не такой сильной. И хорошо.