Муха и сбежавшая мумия (Муха и чемоданчик с бомбой)
Шрифт:
— Есть такая работа: ворота охранять, — подтвердил Ухов, — но нет работы хамить, орать и грозить дубинкой людям, которые выглядят слабее тебя. Этот еще небезнадежен, — добавил он. — Безнадежный вызвал бы подмогу. А этот понял, что получил за дело, и усох… Ладно, на чем мы остановились?
— На Черном Плаще, — напомнила Маша. — Кто-то подслушивает телефон Ахмеда Рашидовича.
— Нет, давай с самого начала: как вы с Николай Георгичем ехали в Москву, как познакомились с Темирхановым, почему ты живешь у него…
— Откуда вы знаете, что мы с ним недавно
— Ты же сама сказала: Деда сняли с поезда, ты живешь у чужих людей… Давай подробно, ничего не пропуская. Я все равно из тебя выну, что мне нужно, только это займет больше времени.
«Жигуленок» летел по пустынной улице. Под ржавым капотом пел необычный мотор. Когда полковник Вася трогал со светофоров. Машу вжимало в сиденье. Она рассказывала, Ухов слушал, иногда задавая короткие точные вопросы.
Он был здорово похож на Деда, хотя на посторонний взгляд трудно найти таких разных людей. Дед худой, седовласый, опрятный, а Ухов толстый, лысый, потный. Дед любил подумать, а потом сделать. Ухов не думал, а реагировал. Нахамил охранник — надо ему дать по шее. Маша сказала про странного — монтера — надо проверить, зачем он залезал на тренажер.
И все же чувствовалось, что Ухов и Дед ходили одними тропами разведчиков. Оба умели нравиться людям, и Маша знала, что дело не только в том, что они хорошие. Разведчиков учат нравиться. Самый угрюмый незнакомец, перебросившись двумя-тремя словами с таким человеком, как Дед или Ухов, считает себя его старым приятелем. Полковник Вася показал это, когда на ночной улице его машину остановил дорожный инспектор. Он подошел с непреклонным видом, помахивая жезлом. В другой руке у инспектора был прибор для определения скорости, похожий на пиратский пистолетище с раструбом. А Ухов-то гнал как на пожар! Казалось, ему не отвертеться от штрафа. И вдруг он по пояс высунулся из окошка и заорал:
— Слушай, у меня приемник накрылся, не знаешь, как наши играют?
— Пока один — один, — ответил милиционер, подумал и махнул жезлом: — Езжай, успеешь по телеку второй тайм посмотреть.
— Дядь Вась, почему он вас не оштрафовал? — спросила Маша, когда «жигуленок» рванул с места.
— Это называется «смена установок». Инспектор и нарушитель — противники, а два болельщика — свои ребята. Он подошел ко мне, как к противнику, а я оказался своим. Он бы сам с удовольствием помчался футбол смотреть, вот и отпустил меня.
— А кто играет?
— Не знаю. Я только услышал, что у него в машине радио кричало: «Го-ол!»
Вот какой был этот полковник Вася.
Дома у него, в прихожей, стояла новая лопата с заводской наклейкой.
— Тебе повезло, что я не на даче: заехал отдать белье в прачечную и заплатить за квартиру, — сказал он и повел Машу пить чай на крохотную кухоньку, раз в пять меньше темирхановской.
С первого же взгляда стало ясно, почему полковник Вася так легко сорвался из дому поздно вечером. На плите и даже на подоконнике без всякого порядка громоздились мятые кастрюли; для чая он поставил не чашки, а мутные стаканы.
Стаканы Маша, конечно, перемыла. А чай у полковника оказался вкусный, с душистыми травами. Варенье он варил сам: вишневое, яблочное, клубничное, сливовое. За этим чаем с вареньем Маша рассказала про кофейного короля и отдала Ухову нераспечатанный пакетик и бумажную салфетку с чуть влажным порошком.
Полковник Вася взвесил салфетку на руке, вышел и скоро вернулся с прибором, похожим на школьный вольтметр. Щелкнул выключателем, покрутил ручки, водя прибором над порошком.
— Не радиоактивный… — Он обмакнул в порошок мизинец, слизнул прилипшие крошки, пожамкал губами и сплюнул. — Кислит. Металл какой-то.
— Дядь Вась, вы что?! А вдруг это яд?! — ужаснулась Маша.
— Я ж не глотал, — наивно хлопая глазами, ответил полковник Вася и стал угощать Машу: — Попробуй вот это варенье, из китайских яблочек. Когда их варишь, главный фокус в том, чтобы не лопнула кожура. Я заливаю их горячим сиропом, довожу до кипения и сразу снимаю.
— Дядь Вась, а зачем в мине порошок? — заныла Маша. Было ясно, что полковник уже о чем-то догадался, но говорить не хочет и нарочно ее отвлекает своим вареньем.
— Сам не знаю. Я думаю, что в пакетиках от кофе была взрывчатка.
— А вдруг это и есть взрывчатка?
Ухов покачал головой и стал рассуждать вслух:
— Хотя взрывчатку можно было и вклеить… Сколько ее надо — тола граммов пятьдесят, а пластита еще меньше. Но зачем порошок? Вот в чем вопрос!
— Дядь Вась, а вы пока расскажите без порошка, — попросила Маша. — Куда взрывчатку клеить и вообще.
— Ну, если без порошка… «Анжелика и король» была оболочкой, а винтики — картечью, — выложил Ухов и победно взглянул на Машу, мол, какова версия?!
Она почувствовала себя дурочкой, но решила не отступать.
— Какой оболочкой, какой картечью? Объясните для недоразвитых.
— Для недоразвитых? — серьезно переспросил Ухов, подумал и начал: — В кейсе была какая-нибудь коробочка для винтиков?
— Нет, — вспомнила Маша. — Вадик их собрал с пола и покидал обратно в кейс.
— И они потом гремели, как в погремушке.
— Конечно.
— А до этого не гремели.
— Может быть, — сказала Маша, — не помню.
— Не гремели, — убежденно повторил Ухов. — Это и насторожило твоего деда.
Маша только сильнее запуталась: почему Деда насторожили какие-то гремящие винтики? Младенец он, что ли?
— Я не лейтенант разведки, — напомнила она. — Дядь Вась, давайте сначала: картечь — это чем старинные пушки заряжали? «Пора добраться до картечи»?
— И пушки, и охотничьи ружья, и некоторые мины. Обычно картечь — это шарики, но на худой конец сгодятся любые железки. Вот и винтики в мине из кейса играли роль картечи. Если бы взрывом их выбросило в лицо проводнику, то ему бы не поздоровилось. Но Темирханов перевернул кейс, и винтики высыпаюсь из оболочки. Сам по себе взрыв был слабоват, чтобы серьезно повредить человеку, и проводник остался жив.