Муха с капризами (с илл.)
Шрифт:
«Лети куда угодно, паяц расфуфыренный! А мы тут останемся!» — крикнули вслед ему воробьи.
А бесхвостый воробей чирикнул:
«Когда вернёшься, найдёшь в своём доме два-три приличных воробьиных семейства».
И в тот же вечер на совещании бесхвостый воробей спросил молодых:
«Ну как, собираетесь покидать родную землю?»
«Никогда! Тут нам надо жить и умирать!» — дружно отвечала молодёжь.
А один крикнул:
«А с человеком можно поладить?»
«Его даже приручить можно!» — пробормотал бесхвостый воробей и одним глазом покосился на воробьиного патриарха.
Но
«Набрались ума, ребятишки! Порядочные воробьи выросли, чир, чир, чир!»
«А когда мы им покажем ручного человека?» — спросил Бесхвостый.
«Когда настанет время, чир! — осадил его старец. — Ох, и замучил меня этот ревматизм!» — простонал он и зарылся с головой в солому, которой полно было на чердаке.
На другой день тоже шёл дождь.
И на следующий лило как из ведра. И так — каждый день. Собрания на тополе становились всё печальнее. Все жаловались, плакались, пищали. И ниоткуда ни совета, ни помощи! Ведь воробьиный старейшина носа не показывал — так и сидел на своём чердаке. Только Бесхвостый летал к нему и сообщал обо всем, о чём говорилось на сборищах.
«Если дальше будет так холодно, мокро, пусто и голодно, мы все пропадём, — убеждал он старца. — Не для чего откладывать!»
Патриарх всё выслушивал, кивал головой, жаловался на ревматизм. Но не давал ни советов, ни приказа.
И вдруг однажды утром — солнце! Небо чистое! Туч — ни следа! Старейший воробей вызвал к себе Бесхвостого.
«Сегодня выступаем! — говорит. — Сбор! И сразу же в путь!»
Бесхвостый долго собирал стаю. Уговаривал, подгонял. Наконец полетели. Старейшина — впереди. Летят. Пролетят немножко и садятся на озимь или на кусты. Ведь воробей — летун неважный: махнёт несколько раз крылышками и уже не прочь отдохнуть. На каждом привале — совещание. Все хотят узнать, куда они направляются. А воробьиный старейшина словно и не слышит, что вокруг творится. Молчит. Только почёсывает пёрышки на своём больном крыле и время от времени шепчет Бесхвостому:
«Поторопи ты молодёжь! Нам надо до вечера быть там. А ведь ты знаешь, сколько ещё осталось лететь».
Поднялись, полетели дальше, снова опустились в кусты. Минутку поговорили и снова в путь.
Наступил полдень. Солнце всё жарче. Воробьишки едва уже машут измученными крыльями. А старейший воробей всё подгоняет их и подгоняет, торопит и торопит.
И что ж удивительного, если на последнем привале воробьи взбунтовались. Случилось это в облетевшем саду возле беленького домика, у самой дороги.
«Не тронемся отсюда! Чир, чир, чир!»
Бесхвостый летает от одного воробья к другому, объясняет, уговаривает. Никакого толку! И слушать не хотят. А тот вертопрах, который у молодых верховодил, выскочил, заорал:
«За мной!»
И полетел в огород. Воробьи сели на мак. Бесхвостый подскочил к старейшине:
«Что будет? Что будет?» — ахает.
«Дай им немного подкрепиться, — успокаивает его старец. — Долго они тут не задержатся».
Едва он это произнёс, как вдруг — бах! Выстрел!
«Спасайся кто может!» — закричали воробьишки и наутёк.
«За мной!» — крикнул воробьиный старейшина и повернул перепуганную стаю прямо к городу. А город уже виднелся вдали.
Около кладбища старик ещё раз повернул и совершил круг над огородами, возле казарм. Бесхвостый подлетел к нему и спрашивает:
«На ясень или на липу?»
«На липу, понятно, что на липу! И подгоняй задних, чтобы никто не отстал по дороге».
Наконец-то! Старейший воробей уселся на самой верхушке липы. Остальные воробушки — измученные, запыхавшиеся — расселись на ветках. А Бесхвостый всё носился. Летал вокруг дерева, успокаивал, мирил тех, которые ссорились из-за места. Каждый хотел сидеть как можно ближе к старцу, чтобы лучше слышать, что он скажет. Бесхвостый урезонивал, уговаривал, а тех, на кого слова не действовали, щёлкал по лбу. Наконец порядок был установлен.
«Готово?» — чирикнул воробьиный старейшина.
«Вроде да! — отвечал Бесхвостый. — Можно начинать!»
Воробьиный патриарх как следует откашлялся, вытер клюв о ветку, пересел туда, где меньше дуло, и чирикнул:
«Тихо!»
Гомон внезапно оборвался. Старец ещё раз прокашлялся, уселся поудобнее и начал:
«Воробьиный народ!»
«Слушайте, слушайте! Слушайте! Чир, чир, чир!» — зазвенело в ветках.
«Воробьиный народ! — повторил старец и откашлялся. Снова вытер нос об ветку и продолжал: — Вы научились уже многому!»
«Научились! Научились!» — заголосили воробьишки, и снова поднялся такой гвалт, что старейшина не мог произнести ни слова.
Только когда Бесхвостый крикнул: «Цыц! Пусть кто-нибудь только пискнет без спроса — я ему покажу!» — стало немного тише и старец смог продолжать.
«Вы уже узнали себя и поняли, что воробей никогда не покидает родной земли, не бежит в тёплые края, как делают другие птицы!»
«Позор им! Позор им! Долой!» — закричали воробьи.
И так зашумели, что Бесхвостому пришлось клюнуть нескольких самых ярых крикунов, потому что иначе он никогда бы не успокоил собрание. Когда стало немного потише, маленькая воробьиха, промокшая до последней пушинки, ни с того ни с сего закричала:
«Ах, как же холодно в нашей любимой отчизне!»
Но сосед дал ей тычка. И снова стало тихо.
Старец продолжал:
«Вы узнали и человека».
«Узнали! Узнали! Узнали! Чир, чир, чир!»
«И поняли, что с ним можно ужиться!» — сказал старейшина.
Тут только и разразился настоящий скандал! Выскочил вперёд Ячменёк. И крикнул прямо в лицо старику:
«А кто стрелял в нас, когда мы мак обирали?»
Разразилась небывалая буря жалоб, крика, писка. Бесхвостый довольно долго метался по липе, прыгая с ветки на ветку. Не так-то легко было утихомирить собрание. Особенно возмущались все, понятно, человеческой несправедливостью. А тут ещё, как назло, маленькая воробьиха пискнула с места тоненьким, как ниточка, голоском: