Муха в розовом алмазе
Шрифт:
– Да, в экспедициях ВСЕГЕИ, – пробормотал я механически. – По космическим снимкам выявлял, где что растет, а по тому, что растет, определял, на какой глубине подземные воды.
– Вот-вот, растет... Мак, конопля... Потом героинчик.
– Глупости.
– Конечно, глупости. Я же не спорю. Кстати о заточках. Знаешь, я часик назад рассечку исследовал, в которой Али-Бабая с супружницей задавило... Так просто, от делать нечего исследовал...
– И что? – повернулся я к Сашке.
– А то, что закольчик этот не сам по себе упал. Там, на кровле, странные какие то царапины. И совсем свежие.
– Ну и что? Трещины на кровле всегда ломиками простукивают...
– Там следы от клиньев металлических были... – не совсем уверенно проговорил Сашка.
– По твоему получается, – резюмировала Синичкина, – что кто-то, зная, где Али-Бабай частенько проводит свое свободное время, тайно подготовил закол к обрушению и дернул за веревочку после того, как Али-Бабай под него с женой улегся?
– Да ну вас к чертовой матери! – взорвался Кучкин и ушел прочь.
"В кают-компанию, – догадался я, – вино с расстройства пить. Что-то он нервный очень в последнее время..."
И повел Синичкину следом.
– Похоронить ее надо, – сказала она по дороге, взяв меня под руку. – Здесь тепло и сыро, запах дойдет до...
– До гарема? – не смог я не улыбнуться.
– Да...
– Хорошо. Я закопаю трупы, потом в алмазную рассечку схожу, посмотрю, что там с газом делается. А ты поесть что-нибудь приготовь, – сказал я и, решив пошутить, спросил:
– Помощниц-то по кухне хватит? Сколько у нас жен Али-Бабая на сегодняшний день осталось?
– Три-и, – зевнула Синичкина, не оценив шутки. – Ты осторожнее там. Переоденься и пистолет возьми.
Поменяв голубой халатик на обычную одежду, я вернулся в рассечку. И обнаружил, что трупа Лейлы в ней нет.
"Веретенников утащил! – пришло мне в голову. – Плачет сейчас над ней где-нибудь в рассечке! А может, сама уползла? Может, живая еще была, никто ведь ей пульса не щупал. Очнулась и уползла, вон, следы на почве штрека. А если это младенцы!?"
И пошел по следам, с трудом борясь со страхом, половина на половину смешавшимся с темнотой.
Следы привели в четвертый квершлаг, пробитый на север из шестого штрека. Не успел я в него войти, как передо мной возник Веретенников. Из выемки в стене, в которой когда-то стояли фидеры.
Не скрою, я растерялся, увидев его злобные глаза, полосующие меня из-под нахлобученного капюшона штормовки. Растерялся и дал себя столкнуть на землю, и не только столкнуть, но и взять за горло...
Как я выжил, будем знать только мы вдвоем. Или, точнее, втроем. Несколько минут я пытался вырваться, бил по ощерившемуся лицу Валеры, царапался, изорвал его фланелевую рубашку, но безуспешно... Поняв, что жизнь проиграна, я сдался и стал мысленно прощаться с мамой и детьми... Когда пришел черед Полины, черед хозяйки моей души, из штрека выскочило нечто маленькое и ужасное. Визжа, оно подковыляло к нам на костылях и, перехватив один из них, яростно замолотило моего душителя. Краем почти выскочившего глаза, я разглядел брызжущего слюной скособоченного карлика с детскими нежными ножками и непропорционально большими волосатыми руками; глубоко, очень глубоко посаженные его глаза были малиново-красными и светились звериной ненавистью. Получив дюжину ударов, Валерий обернулся; увидев, уродца, разжал смертельные пальцы, вскочил, схватил мою лампу и умчался прочь, как конь. За ним волочился карлик, успевший зацепиться за брючину объекта своей ненависти.
"Сынок Али-Бабая! – подумал я, оставшись в полной темноте. – И наверняка, от Лейлы, убитой Веретенниковым".
...На то, чтобы прийти в себя (унять дрожь в теле, стереть пот с лица и тому подобное), а также на изучение на ощупь обнаруженного под ногами костыля карлика, ушло минут десять. Следующие минуты я соображал, как в кромешной тьме добраться до кают-компании. Решив использовать костыль в качестве щупа, побрел шажок за шажком. И дошел, набив на лбу всего лишь пару шишек. Дошел, пропустил полстаканчика от боли в горле и объяснил товарищам, коим образом попал ко мне самодельный детский костыль. Товарищи не решились мне поверить; разозлившись, я нашел Камиллу с Ниссо. Однако, увидев, несомненно, знакомую им вещь, вдовы Али-Бабая лишь пожали плечами. Что мне оставалось делать? Я чмокнул Анастасию в щечку и, прихватив Сашку, направился в забой.
Газа в алмазной рассечке оставалось немного, и мы решили, что я смогу добраться до восстающего и установить в нем мину. Я смогу, потому что Кучкин сказал, что у меня это получиться лучше и быстрее, так как я эту операцию уже совершал и имею сноровку.
А я на него и не рассчитывал, знал, что, в отличие от меня, он не способен на тяжкие деяния супротив своего организма. Отдышавшись на устье штрека, мы пошли за миной в кают-компанию. По дороге заглянули в шестую буровую камеру, в ту, в которой лишила себя жизни Гюльчехра, заглянули, потому что Сашке показалось, что в ней кто-то есть.
И в самом деле, камера была не пуста. В ней болтался Веретенников. Мы вошли, крадучись, а он, бедолага, висит. Высоко, метрах в трех от пола (до желтых его свиных ботинок Кучкин, мародер в душе, дотянуться не смог, как не пытался). Висит и покачивается еще, покручивается, рубашка фланелевая из штанов вылезла; видок, я вам скажу, у него был впечатляющий, я чуть слезу не пустил от жалости. Там, у самого купола стакан [34] был, так он подлез к нему по железной лестнице, вставил деревяшку, прикрепил к ней петлю из стального геофизического провода и повесился. Надо же было до такого додуматься. Я сурков ловил на удавки из этого провода, а он повесился. Вот дурак.
34
Стакан – донная часть шпура, сохраняющаяся после его подрыва.
– Может, повесили его? – опасливо спросил Кучкин. – Мертвого уже? Смотри, капюшон на голову нахлобучили. Как мешок, чтобы не волновался перед смертью...
И зазевал во все горло. В последние часы, как я уже говорил, мы зевали все чаще и чаще.
– Да нет, кому на-а-а-а фиг нужно было так стараться, – усомнился я, также протяжно зевнув. – Провод найти, распутать, петлю замакерить, потом по лестнице вихляющей вверх тащить? Кому это нужно, если забурником можно просто и безошибочно успокоить? Да и кто это мог сделать? Лейла, что ли? С заточкой в груди? Или Али-Бабаевские младенцы? Нет... Тот, которого я видел, на ногах своих детских едва держался...
– А ты и в самом деле его видел? Говорят, что когда человека душат, ему черт те что в голову приходит...
– Конечно, видел... А что в этом невероятного?
– Да ничего. Просто я подумал, что если ты видел одного...
– То их могут быть много больше? И им всем вместе вполне по силам поднять к потолку любого из нас?
– Да...
– Кстати, ты меня разочаровал, как Шерлок Холмс. Имена все знаешь, а сколько уродцев в нашей квартире до сих пор не сосчитал...
Сашка смолчал, шею в задумчивости потирая (удавку на ней, небось, вообразил), а я, удовлетворенный тем, что мне, наконец, поверили, предложил: