Муха в розовом алмазе
Шрифт:
Пистолет с явной неохотой отчалил от спинки моего кресла и недружелюбно уставился в лицо лица.
– Садись ко мне, – сказал кавказцу Веретенников, открывая дверь. – И не бойся.
Кавказец изучил глаза хозяина положения и пришел к мысли, что просьбу надо выполнить. И, сев рядом с подвинувшимся Веретенниковым, сделал попытку закрыть дверь.
– Не надо закрывать, – сказал ему Валерий.
– Почему? – удивился кавказец.
– Нам по городу еще ехать, – ответил Веретенников и в упор выстрелил ему в плечо. Пуля пробила беднягу наискосок и ушла
– Вот теперь дверь можно и закрыть, – проговорил Валерий, и перегнувшись через труп, отделил нас от внешнего мира.
– Зря ты это, – поморщился я обернувшись. – Он чеченец, и пахан его чеченец. Он теперь спать не будет, пока нас не найдет. Ты представляешь, что будет, если бомба попадет в руки чеченцев?
– Со мной ничего не может случиться, – покачал головой Веретенников. По лицу его было видно, что он борется с булгунняхами и хасыреями, просящимися наружу. Победив в нелегком бою взбунтовавшиеся формы тундрового рельефа, приказал:
– Пересядьте, не выходя из машины.
Валерий знал, что Борис водит машину намного лучше меня.
Когда мы выполнили приказ, он приказал Борису ехать в Виноградово, на мою дачу. "Хочет в окно на вишни меня выбросить! – догадался я. – После того, как покуражится надо мной под торшером".
– Может, кончим этот спектакль? – сказал мне Бельмондо, остановившись на красный свет перед Садовым кольцом. – Давай, разгонюсь да вмажусь в какой-нибудь столб? Сразу станет понятным кто из нас Христос?
– Слушай, артист! Когда загорится зеленый, не езжай, – обратившись к Борису, не дал мне ответить Веретенников. – За нами хвост. Как ты понимаешь, спасаться нам надо вместе.
Когда загорелся зеленый, Борис не поехал. Как только стоявший за нами жигуленок объехал нас, Веретенников вышел и машины и выстрелил в приближавшиеся к нам сзади БМВ. Вернувшись на свое место – неторопливо, так как садятся в такси – приказал:
– Поехали.
– Попал? – спросил я, когда Бельмондо выехал на Садовое кольцо.
– В машину, да не попасть? – ответил Веретенников, оставаясь непроницаемым. – Это только в кино бывает.
На Таганке мы поменяли "Мерседес" с бросающимися в глаза номерами (за новой сходил Бельмондо; я оставался в заложниках). Через пятнадцать минут – было уже темно – на Волгоградском шоссе, невдалеке от станции метро "Текстильщики", Бельмондо на полной скорости вмазал машину в бетонный столб, вмазал задней дверью, той, у которой сидел Веретенников.
Но Веретенников, похоже, точно "ходил по воде". Весь залившись кровью, он, тем не менее, сохранил подвижность и самообладание; это помогло ему пресечь мои попытки овладеть ситуацией. Сделал он это одним предупредительным выстрелом и двумя умелыми ударами ручкой пистолета. После того, как я решил держаться от него подальше, Веретенников, как никогда чувствовавший себя Терминатором или даже господом богом, выстрелил два раза в бездыханного Бельмондо, тут же приставил дуло к моему плечу и сказал, стараясь улыбаться демонически:
– Выходи из машины.
Смерть Бельмондо (сомнений,
Выбравшись следом, Веретенников моментально сориентировался в ситуации. Увидев тормозившую на полном ходу машину – это был микроавтобус "Хрупкой Вечности" – он молниеносным ударом в шею бросил меня на землю и тут же хладнокровно расстрелял людей, посыпавшихся из автомобиля.
Один за одним были убиты Красавкин, Гогохия, начальник отдела охраны Кургузов и еще пять человек – все, кто имел право принимать решения и беспрепятственно входить и выходить из особняка на Поварской. Сменив обойму, Веретенников добил раненных, затем застрелил людей, остававшихся в салоне микроавтобуса.
К этому времени я пришел в себя, и на карачках пополз к Кургузову, чтобы взять пистолет из его мертвой руки. Но не успел сделать это – Веретенников выскочил из машины и мощным ударом ногой в живот заставил меня почувствовать, что такое куча дерьма.
Очнулся я на мягком кожаном диване в богато обставленной однокомнатной квартире, которую Веретенников когда-то купил для интимных встреч со своей однокурсницей. Очнулся от хихиканья. С трудом подняв голову (руки мои были связаны за спиной), я увидел, что хозяин квартиры лежит на кровати, лежит на Асоли, одной из послушниц "Хрупкой Вечности" (она была за рулем микроавтобуса), лежит и хихикает. Белое покрывало, руки и ноги девушки, приспущенные брюки Веретенникова, его зад, рубашка, были вымазаны алой еще кровью. Почувствовав, что на него смотрят, Веретенников обернул ко мне голову и сказал, продолжая хихикать:
– Представляешь, меня опять прихватили!
Весь охваченный ужасом, я вгляделся и увидел, что тело насильника намертво оплетено окоченевшими руками и ногами бедной Асоли...
Я вернулся на Поварскую спокойный и уверенный. Со мной не было моих товарищей, они погибли. Но по большому счету это не имело никакого значения. Это имело значение лично для меня, но для дела их смерть ничего не значила. Мы взяли высоту, пусть на ней стою я один, но это наша высота.
Войдя в пустынный особняк, я немедля пошел к Бомбе. Постоял перед ней с полчаса, потом вернулся в кабинет и стал решать, кем заменить погибших друзей и соратников, заменить, чтобы к назначенному сроку расконсервировать и пустить в работу филиалы в Нью-Йорке и Токио. Как руководитель проекта, я, конечно же, знал точные координаты их местонахождения, коды и шифры замков и секретных запоров, так же как и номера телефонов ближайших сподвижников Бельмондо и Баламута. Чтобы легче думалось, я сделал себе большую чашку черного кофе и принялся попивать его в своем любимом кресле, стоявшем рядом с мраморной статуэткой Сен-Симона. Когда в чашечке еще оставалось немного кофе, я услышал мысленный приказ Синичкиной: "Пора, мой друг, пора! Где там твоя железка?"