Муха в розовом алмазе
Шрифт:
...Эту рассечку мы опробовали с заслуженным деятелем искусств Константином Федоровичем Карповым, трижды орденоносцем. Он был замечательным человеком, интеллигентным, умным, все знающим. Но, тем не менее, на полевые банкеты мы его никогда не приглашали – алкоголик до мозга костей, он писался под себя после первого же стакана. А однажды ночью я видел его на карачках у палатки проходчиков – чавкая, он слизывал с земли вылитые бражные подонки. Много у нас таких было. И киноартисты известные, и футболисты, и полковники... Многие люди, не выдержав испытания алкоголем, оказывались на нашей разведке...
От реминисценций меня оторвали звуки шагов и голоса отрывисто переговаривающихся людей. Прислушавшись, я понял, что возвращается Полковник. И не один, а с Синичкиной.
Через минуту Анастасия стояла передо мной. Руки ее были по-прежнему связаны, в глазах стояли слезы, а левая щека пылала – скорее всего, от недавней пощечины.
Я задергался, забился о прутья. Они выдержали мой натиск.
– Мы не станем ее мучить, если ты найдешь выход из штольни, – сказал Полковник.
И увел девушку, так и не проронившую и слова.
10. Может быть, действительно помириться? – На правой, выше соска, алая родинка... – Есть идея! – Лоза, стальная рамка и метровый рельс. – Полковник в позе ласточки. – Все кончилось кандалами.
Минут пять после ухода Синичкиной, я, совершенно разъяренный, бегал по темнице, затем попытался раскрыть хитрый замок медной проволочкой, найденной под ногами. Эта совершенно безнадежная работа была прервана отдаленными звуками, которые можно было идентифицировать только лишь как звуки стрельбы.
"Али-Бабая отстреливают, – подумал я довольно безразлично. – Вот свинство, последние месяцы жизни, может быть, проистекают, а мы схватились, как крысы в железной бочке. Нет, чтобы помириться перед лицом смерти, попытаться даже, может быть, что-нибудь придумать... Ну, ты даешь... Помириться... А всего сутки назад был категорически против всяческих переговоров... Правильно... За переговоры всегда выступает слабейшая сторона. Как там моя Синичкина? "Мы не станем ее мучить, если ты найдешь выход из штольни"... Похоже, они подозревают меня в сокрытии какого-то временнoго шлюза на поверхность. Или телекинетического ковра-самолета типа недра-земля. "Мы не станем ее мучить"... Значит, пока ее не трогают... Не трогают..."
Успокоив себя этим выводом, я опустился на почву рассечки, прикрыл глаза и принялся вспоминать вчерашний поцелуй Анастасии, недавнее путешествие ее сонной руки по моему телу. Воспоминания, естественно, сменились сексуальными фантазиями, в самый разгар которых в камеру вошел Баклажан. Вошел, приблизился к решетке, обхватил прутья жилистыми руками и, силясь уменьшить их диаметр, засверлил меня глазами. Высверлив полдюжины отверстий, выдавил:
– В общем, так, Женя, Женечка. Я тут поспрошал кое-кого, покумекал и пришел к выводу, что ты знаешь, должен знать, как отсюда выбраться. Мне что-то скучновато стало в этой дыре, все думаю, на хрена я сюда тащился, если алмазы здесь без начинки? Хотя и наличествующие у нас, конечно, не заржавеют... Так что давай, думай на заказанную тему. Мне Кучкин давеча рассказал, что с воображением ты парень, и я понял, что не надо тащить сюда эту бабенку, насиловать ее, вырывать
– Да думал уже! Вот люди! Неужели вы считаете, что мне нравиться в этой дыре сидеть? Ведь там, в Москве, у меня дети, и каждую секунду ваша дурацкая бомба может превратить их в пепел!
– Правильно соображаешь, ботаник! И потому думай. Представь, что в этот самый момент Полковник Синичкину твою любимую, связанную, обнажает... Вот, ножичком кофточку красненькую взрезал, медленно так, с чувством. Вот, грудки упругие обнажились, на правой, выше соска на спичечный коробок, аленькая родинка...
– Хватит паясничать, – выдавил я, стараясь справиться с волнением. – Полковнику скажи: найду – ноги оторву и в задницу вставлю.
– Хорошая идея! – улыбнулся Баклажан исподлобья. – А теперь отвлекись от задницы и представь, как доченька твоя по зоопарку с зайчиком надутым гуляет. А рядом по улице Поварской панелевоз едет... Тяжелый, подлюка... А там, впереди, у дома номер... в общем, у одного дома кирпич красный на дороге лежит. Упал, значит, с машины, строительный мусор вывозивший. А шофер панелевоза его не заметил – прикуривал, понимаешь, собака. И машина как наедет на него, а алмазы как хрустнут, а бомба как взорвется! Представляешь, какая трагедия может случиться, если ты не думать, а дурака валять будешь? Так как отсюда выбраться?
Я, весь прошибленный холодным потом, унесся мыслями в Москву. Но ядерный гриб над ней представить не смог. "Врут гады, все врут! Они эту бомбу придумали, чтобы кишки наши на руки свои намотать", – в который раз пришел я к спасительной мысли. И тут же успокоился, успокоился, чтобы насквозь пропитаться идиотизмом сложившегося положения: меня будут пытать, будут пытать девушку, которая мне нравится, и все для того, чтобы я придумал, как вырваться на свободу.
Увидев, что я отошел от испуга и позевываю, Баклажан побагровел от злости, схватил меня за грудки, приблизил к себе и зашипел в лицо:
– Ты что не понимаешь, что через пару недель мы все задохнемся? Говори, падла! Говори, инфантил сраный! Полковник сейчас, может быть, уже штаны с твоей крали снимает! Взорвать, может быть, завал? Там у этого хрена десятка полтора мин противопехотных и дюжина-другая гранат?
Я вырвался, брезгливо морщась, стер с подбородка капельки его слюны, выматерился ("Твою мать!") и, поняв, что от диалога не отвертеться, сказал в сторону:
– Не получится. Во-первых, взрывные газы всю штольню заполнят, вентиляции-то нет никакой. Отравимся только...
– А скважина со второй штольни?
– Мертвому припарки. Вытяжной вентилятор на ней устанавливать надо, есть он у тебя вместе с электричеством? Вот если бы их было две в разных местах...
– А во-вторых?
– Во-вторых, шпуры надо долбить. Минимум по четыре шпура сантиметров по сорок глубиной, и в каждый надо вкладывать взрывчатку от двух лимонок или одной мины. Отрывать породу будет сантиметров по тридцать. И получится, что на плиту сланцев толщиной в три метра понадобиться... мм... восемьдесят гранат. Сечешь, Склифосовский? Как минимум восемьдесят. Есть они у тебя?