Мухобой

Такой профессии — начальник, вообще нет. А Николай Антонович работал начальником. Человека назначают руководить, если он это умеет. Если не умеет, то тоже назначают, но чаще всего, разобравшись, что не того поставили, снимают и назначают другого. В Николае Антоновиче еще не разобрались, вот он и работал начальником. Небольшим, впрочем, совсем маленьким. Он командовал конторой «Вторцветмета», и было под его командованием всего три девицы послешкольного возраста из тех, что в институты то ли не попали, то ли не стремились вовсе и пересиживали в этой мелкой конторе несколько переходно-установочных лет. Но и с таким маленьким коллективом Николай Антонович управиться не мог. Им бы самим кто руководил, как это и было всю его жизнь. Куда проще, а главное, спокойнее

выполнять распоряжения, чем отдавать их. Распорядились, а ты пошел и выполнил. На душе покой, нервы в порядке, и не надо думать, как подчиненные отнесутся к твоим приказам. Николай Антонович в свое время в армии служил и даже до ефрейтора дослужиться не смог. О чем, однако, не жалел. В душе был недоволен и такой «ефрейторской» должностью, какую получил во «Вторцветмете». Хлопотно, покоя никакого. Жена его было обрадовалась выдвижению, какие-то планы стала строить, но потом вспомнила всю совместную жизнь — она все-таки хорошо Николая Антоновича знала, и поняв, что назначение это — дело случайное и не только дальнейшего роста не предвидится, но и с этой должности супруга скоро попрут, махнула на его карьеру рукой. Ибо был Николай Антонович и в семейной жизни тих и законопослушен. Первые годы после свадьбы жена, памятуя поговорку о тихом омуте, все его подозревала в чем-то этаком. Но с течением времени успокоилась и эксплуатировала мужа в меру сил и возможностей. Николай Антонович и его супруга были людьми незлобивыми, детей у них как-то не случилось. Вот и жили они потихоньку, угождая и не докучая друг другу особо.

Чего нельзя было сказать о девицах в конторе. Мужчину они в Николае Антоновиче не видели, начальника тоже. Поэтому попросту его игнорировали. Не как пенек или табуретку, но как личность, не заслуживающую внимания. Сидит некто в своем кабинетике — и пускай сидит. Говорит что-то — пусть говорит. В работе своей несложной они давно уже разобрались, а потому служебные указания начальника были им до лампочки. Не особенно наглели, но о строгой дисциплине в конторе и речи быть не могло. На первых порах Николай Антонович пытался делать робкие замечания за опоздания и отлучки в рабочее время, да натолкнувшись на забор равнодушного молчания, почел за лучшее утихнуть и не приставать.

Было такое впечатление, что катится все само собой, без какого-либо его вмешательства. Начальник в представлении Николая Антоновича должен был громыхать, разносить, карать и миловать. Но он-то этого не умел, а потому сидел ежедневно за столом и делал свою часть бумажной работы. И терпеливо ожидал, когда снимут.

Иногда Николай Антонович думал о своей жизни. Была она у него прямой и спокойной. Ни всплесков, ни взрывов. Правда, ему и не хотелось их. Жизнь, рассуждал он, должна быть удобной и легкой. По крайней мере, к этому нужно стремиться. Чего суетиться, дергаться, искать? Что заслужил, то и получишь.

Однако грыз его червячок сомнений. А то ли он заслуживает, к тому ли предназначен, чем занимается? Может быть, не представился просто случай раскрыть внутреннее свое, не дала судьба повода к этому? И Николай Антонович прислушивался к себе — что же там внутри скрыто чрезвычайного? И скоро ли? А самому поискать случая, нет, не так — СЛУЧАЯ, ему и в голову не приходило.

И еще мухи донимали Николая Антоновича. Их тогдашним летом что-то расплодилось. Огромные, нахальные, громко жужжащие, они врывались в комнату через любую подвернувшуюся щелочку и начиналось форменное приставание. Вот уж на отсутствие любви со стороны мух он не мог пожаловаться. Казалось, жить без него они не могли. Мухи вились вокруг головы, садились на нос, ползали по столу, по бумагам, с прямо-таки реактивным визгом проносились мимо ушей, и уже через полчаса такого издевательства Николай Антонович начинал стервенеть. Он дергался, махал руками, вскакивал, яростным шепотом ругался. Не помогало. Дихлофосом он травиться не хотел и объявлял открытую войну мушиной армии: скручивал трубкой газету и начинал избиение. Он лупил мух где только мог достать: на столе, стенах, окне. Но мухи тоже не дуры, прогресс умственный

и у них наблюдается. Они очень быстро соображали, что самое спокойное место на потолке, по причине высоты и недосягаемости. И вскоре уцелевшие мухи собирались группками вокруг плафона и пережидали приступ ярости у Николая Антоновича. А едва тот откладывал газету и садился за стол, как все начиналось сначала. Спасения не было.

А тут еще подслушал он случайно, как одна из девиц по телефону сказала кому-то: «Наш мухобой». Это Николая Антоновича просто доконало, поскольку сомнений, в чей адрес было сказано, у него не возникло. И как они прознали? Он ведь всегда, перед тем, как мух бить, дверь на ключ запирал…

Вот так обстояли дела, когда однажды к Николаю Антоновичу зашел посетитель. Дело у него было пустяковое, решили его быстро, но даже за это короткое время посетитель заметил, как истово хозяин кабинета отмахивается от мух. Приметил он и газетную трубку на краю стола. И сказал сочувственно:

— Беда просто с этими мухами. Ничем их не возьмешь. Раньше хоть «липучки» продавали, а теперь что-то не видно.

Сразу понятно — родственная душа! Николай Антонович был в таком угнетенном состоянии духа, что тут же отозвался на замечание посетителя. И излил ему все, что наболело. И про мух, и про девиц своих («мухобоя» тоже упомянул).

И ведь не ошибся! Посетитель внимательно выслушал, а потом сообщил:

— Знаете, есть одно средство. И эффективнейшее! Так мух убирает никаких «липучек» не надо!

Николай Антонович загорелся. А тот, долго не ломаясь, пообещал завтра же это средство занести, только предупредил, что оно необычное и потребует от применяющего определенного личного мужества. Но Николай Антонович впал в такое эйфорическое состояние, что на последние слова посетителя внимания не обратил. И зря.

На следующее утро, придя в контору, он узнал, что вчерашний посетитель уже был и оставил коробку с запиской. В записке он извинялся за то, что срочно вынужден уехать и просил не удивляться, не пугаться, а пользоваться средством безо всяких сомнений.

Однако пришлось Николаю Антоновичу и удивиться, и испугаться, и посомневаться. Когда он, предварительно заперев дверь кабинета, распечатал коробку, то поначалу решил, что посетитель что-то напутал. Ибо был в коробке миниатюрный ангар, в котором находился еще более миниатюрный самолет. К коробке прилагалась краткая инструкция, а в ней на полном серьезе предлагалось использовать этот самолет для уничтожения мух. Нужно было установить ангар на ровной поверхности, лучше всего на столе, подключить шнур к розетке и нажать кнопку.

Что Николай Антонович ничтоже сумняшеся и проделал. Когда же пришел в себя, настал черед испугу, — да не испугу даже, а ужасу, потому что оказался он совсем в другом, абсолютно необычном и страшноватом месте.

На первый взгляд могло показаться, что очутился он на палубе авианосца. Стоял Николай Антонович у самолета вполне нормальных размеров, а впереди, за воротами ангара, простиралось бесконечное пространство палубы. На горизонте, несколько сбоку, высилась надстройка… Надстройка?! Да ведь это же стопка гигантских книг!

Николай Антонович, обнаружив, что он по-прежнему у себя в кабинете, только катастрофически помельчал, еще более дико испугался, но по прошествии какого-то времени немного успокоился, и испуг загасила злость на проклятого посетителя, втянувшего его в такую дурацкую историю.

Он осмотрел самолет. Самолет был самым настоящим. Небольшой, одномоторный, он напоминал спортивный, предназначенный для высшего пилотажа, однако сходство портили стволы двух пушек, торчавшие в передней части фюзеляжа. В кабинете, на пилотском сиденье, лежала небольшая брошюра — инструкция по управлению самолетом. Николай Антонович ее бегло просмотрел и обратил внимание на то, что несколько раз особо упоминается надежность машины. Выходило так, что летчику ничего не грозило: никаких аварий, остановок двигателя, пожаров, невыпуска шасси быть просто не могло. Сиди себе да двигай ручкой. Николай Антонович хмыкнул с сомнением и сунул брошюру в карман.