Мумия из Бютт-о-Кай
Шрифт:
Поднялся на ноги Жан Пьер с трудом. Мокрые брюки прилипли к бедрам, холод проникал под одежду, ныла спина, но он не мог уйти, не извинившись перед приятелем. И упрямо продолжил путь.
Углубившись в рощу, он вдруг почувствовал, что ему стало не по себе. Казалось, за ним кто-то наблюдает. Он резко обернулся. Никого. Только потрескавшаяся статуя Девы Марии. Невдалеке, на островке посреди водоема возвышалось что-то непонятное, чуть дальше виднелось что-то вроде хижины, сложенной из камней и веток… Не это ли дворец Бренголо?
Верберен устремился к
Каково же было его разочарование, когда он обнаружил, что лачуга явно пустует уже не первый день! Может, он пришел не туда? Однако все соответствовало описанию Бренголо. Или заблудился в предрассветных сумерках? Нет, все точно: он хорошо помнил и адрес, и описание местности.
Жан-Пьер повернул обратно, но в последний момент заметил пень и, кряхтя от боли, перешагнул через него. Не задерживаясь, прошел мимо каменных львов-привратников, охранявших вход в поместье, и направился к низенькому домику с наспех залатанной досками дверью, решив, что это и есть жилище Бренголо.
— Точно. Скорее всего, он перебрался сюда после урагана.
Он попытался открыть дверь, но все усилия оказались тщетными, она не поддавалась. Только сейчас Жан-Пьер заметил замок.
Он окликнул друга. Ответом ему была тишина.
Верберен пошел прочь, внимательно глядя под ноги и стараясь больше не падать. Из-под кучки опавших листьев выглядывал бумажный прямоугольник. Это была раскрытая книга, лежавшая домиком. Он поднял ее и повертел в руках: «Песнь нищих» Жана Ришпена.
— Это же книга Бренголо!
Книга была открыта на стихотворении «Кровавая идиллия». К странице прилипла рекламная карточка салона-парикмахерской. Но что это? Какие-то пятна…
— Похоже на ржавчину или… на кровь! — выдохнул Жан-Пьер.
Его охватил ужас. С Бренголо случилось что-то страшное! Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что надо немедленно бежать отсюда, но ведь Бренголо его друг… Жан-Пьер поборол страх и решил осмотреть все вокруг. Кое-как он перелез через разрушенную часть стены и направился к каменным львам. Увидев узкий ров, пошел вдоль него, с трудом сохраняя равновесие. Здесь его ждала еще одна находка: перочинный нож.
— Боже мой! На рукоятке выгравировано сердечко! Это ножик Бренголо.
Ужас охватил все его существо. Верберен вздрогнул и испуганно огляделся.
Бежать! Надо немедленно бежать отсюда!
Эфросинья Пиньо мыла витрину книжной лавки «Эльзевир».
— Сейчас, когда фонари уже погасили, если еще и стекла останутся заляпанными, никто не разглядит, что у нас продается, — ворчала она, выжимая тряпку, с которой стекала грязная вода.
— Да хватит тереть стекла, и так все видно! — засмеялась Мишлен Баллю, подходя. — Вы отлично постарались, чего не скажешь о мсье Легри. Я на него в обиде.
— Да как у вас язык поворачивается говорить такое?! Благодаря ему вы сохранили свою комнату, да и в мансарду он вас пустил!
—
— А может, мсье Баллю выполняет какое-нибудь ответственное задание? Он ведь человек служивый, а у военных принято держать язык за зубами… Вы, небось, слышали про эту странную историю?
— Какую еще историю?
— Про Альфреда Дрейфуса, которого подозревают в шпионаже.
— Что значит «подозревают»? Альфонс говорит, он действительно изменник и заслуживает не разжалования и ссылки, а смертной казни!
— В прошлом году его сослали на Чертов остров. [48] Мсье Легри и мсье Мори обсуждали вчера вечером статью, где говорится, что Дрейфуса обвинили несправедливо, и упоминается о каком-то секретном документе, закодированном послании, которое немецкий военный атташе переправил в Италию, мол, чертов Дрейфус становится слишком требовательным. «Дело тут нечисто», — сказал мсье Мори.
48
Остров Иль-дю-Дьябль во Французской Гвиане.
— Нечисто? Говорят, в этих документах содержится неопровержимое доказательство!
— А в статье написано, что, хотя эту записку, и передали в Военный суд, адвокаты ее не видели. Значит, можно предположить, что дело сфабриковано… По крайней мере так полагают мсье Легри и мсье Мори. А мой Жозеф повторяет их слова как попугай! Мне это не нравится. Я прошу его быть осторожнее, а он посылает меня к черту!
Она выжала тряпку над ведром.
— Вполне естественно, что ваш сын разделяет их взгляды, ведь жена и теща мсье Легри — его родственники, — заметила мадам Баллю.
Рука Эфросиньи с тряпкой застыла у оконного переплета.
— Да, но сам-то Жозеф шарантонец, по моей линии, а по отцу вообще потомственный голландец из Гронингена.
— Да, а мадам Таша и ее мать — они ведь еврейки, как и Дрейфус, не так ли?
— Ничего подобного! Мадам Легри — француженка, пусть только по мужу, мадам Херсон — русская, а Альфред Дрейфус — эльзасец. Вы имеете что-то против русских и эльзасцев?
Мишлен Баллю возмущенно выдохнула.
— Эти иностранки — еврейки, и Дрейфус тоже!
Эфросинья с грозным видом нависла над консьержкой. Она была крупнее и выше ее на голову. Мишлен Баллю съежилась.
— Если так рассуждать, то моя внучка Дафнэ — тоже иностранка, поскольку моя сноха Айрис наполовину англичанка, наполовину японка! И с теми, кому это не нравится, я готова разобраться!
— Но я ничего такого не имела в виду, — пошла на попятную консьержка, — я лишь сказала, что…
— Впредь думайте, прежде чем соберетесь что-то сказать, мадам Баллю! — Обе вздрогнули от неожиданности, услышав голос Жозефа.