Мup
Шрифт:
По прозиметру всегда показывали, что в оппозиционах все гораздо хуже: сплошная грязь и нищета. Люди вынуждены даже попрошайничать, чтобы поесть! Это невозможно было даже представить в ситуации, когда пищи и материальных благ было абсолютно достаточно, и даже больше, чем нужно. Машины могли бы обеспечить пропитанием в пять раз больше людей, чем было на планете! Так как можно голодать-то? Говорили также, что в оппозиционах происходит много убийств: из-за того, что долго живущие там люди становятся животными и теряют свое
Однако я знал, что мама в молодости несколько раз посещала оппозиционы, и даже как-то сказала в гостях у подруги, что хотела бы туда еще раз. Отец жестко отругал ее за такие мысли. Мать сразу осеклась, осознав свою оплошность, после чего я уже ни разу не слышал от нее ничего подобного.
В отличие от некоторых сверстников, я никогда даже не фантазировал о поездке в оппозиционы, особенно помня поступок сестры и то, как холодно это пережили в семье. Меня реально все устраивало. Конечно, в формате экскурсии мне было бы интересно побывать там, но не более.
В юношестве я вступил в клуб юных послушенцев, так как из них брали в армию законников, а потом – и в правительство. А там – просто благодать. Огромные дома. Пятиканальные прозиметры с автовосприятием мозга. Я даже представить не мог, каково это: сразу впитывать мысли пяти людей одновременно, и все четко различать. Обычным гражданам такое могло только сниться. Два-три канала и то сложно было достать. Пожалуй, рационалисты вообще могут заставить себя работать только для того, чтобы получить прозиметр получше. Остальное уже есть – бесплатно и в избытке.
Мне, честно, было даже не интересно, как живут оппозиционеры. Выбрали хаос – это их дело. А мне и дома было хорошо. Даже поступок сестры, вызвав интерес и удивление, не смог создать во мне желания покинуть границы родного рационала. Зачем? Меня любили мать с отцом, и особенно сильно – после предательства сестры. В школе меня уважали. Да, я еще успел поучиться в школе, пока система образования окончательно не перешла на передачу информации по прозиметрам. Хотя и тогда это было скорее хобби, чем что-то стоящее.
Мне очень хорошо лежалось на моем любимом диване, я лишь иногда протягивал руку, чтобы дотянуться до стакана с соком, который принес домашний робот. Диван. Сейчас я вспоминаю о нем с упоением. Диван. Диван. И на что я променял тебя? Ха-ха.
Так шла обычная спокойная жизнь молодого парня в рационале. Возможно, я был даже более спокойный, чем многие сверстники. Взрослые мне прочили за это великое будущее. Хотя категория величия была неприлична в мире рационалистов. Мне все нравилось. Немного учебы, немного прогулок, чтобы окончательно не атрофировались мышцы, даже немного живого общения. Все было хорошо.
***
Возможно, так все и продолжалось бы, если бы однажды, несколько лет назад, я не увидел Лейлу на выставке, куда пришел к друзьям, которые занимались разработкой ультрапортативных летательных аппаратов. Такие пользуются спросом в рационалах. Выглядят как портфель, но стоит нажать кнопку, и они способны поднять тебя на сто метров и со скоростью до двухсот километров в час нести в любую точку мира. Технология старая, но размер устройства меньше. Кардинально нового давно уже ничего не изобретали. Незачем.
Я сидел на кресле и о чем-то болтал, когда увидел ее. Она увлеченно беседовала с представителями другой компании, предлагающей аналогичные устройства для полетов. Одета она была в шорты – для рационалки короткие до неприличия – и синюю футболку. Она сильно изменилась. Я в какой-то момент подумал, что ошибся, но, когда наши взгляды пересеклись, понял, что это она.
Я долго смотрел на нее издалека, не решаясь подойти. Какая-то детская обида на нее засела во мне и не давала сделать шаг. Для меня она была предательницей, бросившей нас. «Интересно, она поняла, что я ее брат?» – крутилось у меня в голове.
Я попросил друга подойти вместо меня. Да! Обиженный мальчик. Таким я тогда был. К счастью, друг справился с поставленной задачей на отлично, и через пару минут они вернулись вдвоем.
– Привет, Виктор! – улыбнулась она мне. Она изменилась, стала взрослой девушкой. – Рада тебя видеть.
Я долго не мог найти, что ответить. Я был зол на нее, но в то же был безумно рад ее видеть.
– Лейла, что ты делаешь в рационалах? – пробормотал я так, что было сложно разобрать мою фразу.
Она улыбнулась, потупила взгляд, как будто ей вдруг стало стыдно, но продолжила говорить тем же звонким голосом, который я любил в детстве, когда она играла со мной:
– Я работаю в компании, которая продает свои товары в рационалах. Приехала в командировку на несколько дней. Как ты? Стал такой взрослый. Мать пересылала твои видео. Но в жизни ты еще лучше, – она говорила и говорила, я лишь изредка кивал головой и поддакивал. Она стала такой общительной и живой. В рационалах люди так себя не ведут.
Лейла рассказала, что регулярно общается с матерью. Они даже виделись несколько раз, втайне от отца, для которого, казалось, Лейлы больше не существует. И искала способ встретиться со мной.
– Это послание свыше, что мы с тобой здесь случайно встретились. Мне хочется тебе столько всего рассказать. Приезжай в Петербург, теперь я живу там, познакомлю тебя со своим мужем. Можешь остановиться у нас.
– Спасибо. Я подумаю. Но, если честно, меня совсем не тянет в оппозиционы, особенно в Питер, где люди окончательно потеряли всякий стыд, – я пытался сохранить свою отстраненность, но чувствовал, что с каждым словом прощаю ее все больше. – Я подумаю и сообщу тебе.
– Отлично. Надеюсь, скоро увидимся.