Муравейник Хеллстрома
Шрифт:
— С чего ты предполагаешь начать переговоры?
— Во-первых, скажу о тех силах, которые я могу призвать на помощь. Я признаюсь, что представляю мощное правительственное агентство, не уточняя какое. После этого…
— Нет.
— Но…
— У нас погибли уже три агента, и они…
— Они не существуют. Вы сказали это сами.
— Но не для нас, Дзула. Нет. Вы просто скажете им, что представляете людей, заинтересованных в «Проекте 40». Пусть они помучаются, пытаясь понять, какие силы за тобой стоят. Они, вероятно, убили троих людей; или они их держат пленниками и…
— Должен я проверить возможность этого?
— Упаси Боже! Конечно нет! Но шансы велики, что они больше будут бояться своих подозрений, а не знаний. Насколько они могут судить, за тобой может стоять армия, морской флот и морской корпус, поддерживаемый ФБР. Если почувствуешь необходимость нажать, упомяни о наших исчезнувших друзьях, но не проявляй излишней заинтересованности в их возврате. Отказывайся вести переговоры на этой основе: нас интересует «Проект 40», ничего больше. Нам не нужны ни убийцы, ни похитители, ни пропавшие люди. Это ясно?
— Яснее не бывает.
С нарастающим ощущением пустоты внутри Перуджи подумал: «Что, если исчезну я?»
Ему казалось, что он знает ответ на этот вопрос, и он ему не нравился.
— Я свяжусь с нефтяным бизнесом и посмотрю, чем они могут нам помочь, — сказал Шеф. — Но только при условии, что это не бросит на нас подозрения. Знание того, где работают люди Хеллстрома, не кажется мне важным на этом этапе.
— Что, если он откажется вести переговоры? — спросил Перуджи.
— Не следует выкладывать все карты на стол. В конце концов, за нами Совет и его силы.
— Но они…
— Они загребут все под себя, а нам бросят кость, да. Но кость лучше, чем ничего.
— «Проект 40», может быть, не стоит выеденного яйца.
— Ты сам этому не веришь, — сказал Шеф. — И это твоя работа — доказать то, что мы знаем. — Шеф откашлялся. — Пока у нас нет доказательств, у нас нет ничего. Они могут иметь здесь секрет конца света, в чем мы уверили Совет, но мы и шагу ступить не можем без доказательств. Сколько раз я должен это повторять?
Перуджи потер свое колено, ушибленное им об осветительный прибор в студии Хеллстрома. Не похоже на Шефа повторять что-либо по нескольку раз. Что происходит у него в офисе? Может быть, он давал понять, что не может говорить открыто?
— Вы хотите, чтобы я нашел удобный предлог для нас выйти из этого дела? — спросил Перуджи.
В голосе Шефа звучало облегчение:
— Только если тебе это покажется правильнымшагом, мой мальчик.
Кто-то находится рядом с ним, понял Перуджи. И этот кто-то очень важная шишка, пользующийся несомненным доверием, но кому нельзя рассказывать все. Как он ни старался, он не мог припомнить никого, соответствующего этому описанию. Шефу должно быть совершенно очевидно, у его агента нет намерения выйти из игры. Но он пытался выудить это предложение из него. А это значит, что тот, кто находился в офисе Шефа, слышал их разговор полностью. Скрытый смысл сообщения выдавал предельную степень осторожности, с какой стали действовать в штабе. Звонок из верхов? Насколько влиятельным человеком был этот Хеллстром?
— Вы можете мне что-нибудь сказать о тех мозолях, на которые мы, может быть, наступаем?
— Нет.
— И даже невозможно выяснить, имеет ли влияние Хеллстрома чисто политическую подоплеку — крупные взносы в партийную кассу, что-то в этом роде, или, может быть, мы суем свой нос в дела другого агентства?
— Вы начинаете понимать проблему так же, какой она мне сейчас представляется, — сказал Шеф.
«Значит, сейчас рядом с ним кто-то из другого агентства», — подумал Перуджи. Это могло значить только то, что это был один из людей самого Шефа, внедренный в другое агентство. Отсюда следует, что либо Хеллстромом интересуются два агентства, либо «Проект 40» является продуктом другого агентства. И заинтересованные стороны будут мешать друг другу, если расшевелят это осиное гнездо.
— Я вас понял, — сказал Перуджи.
— При встрече с Хеллстромом, — сказал Шеф, — не касайтесь сами этой другой возможности. Оставьте это на его усмотрение.
— Понятно.
— Я надеюсь на вас — это в ваших и моих интересах.
— Мне вам позвонить сегодня вечером?
— Нет, если только не обнаружите что-нибудь новенькое. Свяжитесь со мной немедленно после встречи с Хеллстромом. Я буду ждать.
Перуджи услышал, как на том конце связь отключилась. Он отключил шифровальное устройство и положил трубку на место. В первый раз в своей жизни Перуджи ощутил то, что чувствуют старые агенты. Очень хорошо сидеть в безопасности в своем кабинете, но каково выйти наружу и рисковать своей головой, зная, что, если ее отрубят, никто и пальцем не пошевельнет.
Слова Тровы Хеллстром: «Любой ценой мы должны избегнуть попадания в то, что мы называем «термитной ловушкой». Мы не должны слишком походить на термитов. Насекомые, служащие нам образцом выживания, идут своим путем, а мы своим. Мы учимся у них, но не рабски копируем. Термиты, неспособные покинуть защитные стены своего термитника, создают свой самодостаточный мир. В этом мы должны им следовать. Все общество термитов обороняется воинами. Когда термитник подвергается атаке, воины знают, что их могут бросить за его стенами, оставив погибать, ценой их жизни выигрывая время для создания другими неприступной обороны. Так должны поступать и мы. Но термитник умирает, если умирает королева (матка). Мы не можем позволить себе быть настолько уязвимыми. Если термитник умирает, то умирают все. Мы не можем быть столь уязвимы. Семена нашего продолжения посажены Снаружи. Они должны быть готовы к самостоятельной жизни, если наш Муравейник умрет».
Возвращаясь в Муравейник по длинной, идущей под уклон первой галерее, Хеллстром пытался уловить знакомые звуки, наполняющие Муравейник в дни его нормальной жизнедеятельности. Но он их не услышал. Муравейник оставался единым организмом, он функционировал, но чувство глубокой тревоги пропитало его насквозь. Это было в природе Муравейника: коснись одной его части, и отреагируют все его клетки. Химический характер внутренних коммуникаций не может быть отброшен. Тела ключевых работников в экстремальной ситуации выделяли феромоны, внешние гормоны. Фильтры Муравейника работали в минимальном режиме для экономии энергии. Феромоны разносились по воздуху и вдыхались всеми, разделявшими, таким образом, общее беспокойство. Уже появились признаки того, что развитие процесса оставит глубокие и, возможно, нестираемые следы на сознании всей общности.
Праматерь однажды его предупреждала: «Нильс, Муравейник учится точно так же, как учишься ты. Общность может учиться. Если ты не сможешь понять, чему научился Муравейник, это может привести к гибели всех нас».
«Чему Муравейник учился сейчас?» — думал Хеллстром.
Поведение Фэнси выдавало что-то, исходящее из самых глубинных нужд Муравейника. Она говорила о роении. Что это такое? Они потратили более сорока лет на то, чтобы задержать роение. Было ли это ошибкой? Фэнси его беспокоила, и он попытался, но безуспешно, найти ее. Ей полагалось участвовать в съемках вместе со своей группой, но ее там не было, и Эд не имел понятия, где ее искать. Салдо уверил его, что Фэнси находится сейчас под постоянным наблюдением, но Хеллстром все-таки не был спокоен. Мог Муравейник произвести естественнуюПраматерь? Фэнси могла бы подойти на эту роль. Что может сделать Совет, если это случится? Следует ее отправить в Котел во избежание риска преждевременного роения? Ему была ненавистна мысль потерять Фэнси — превосходная линия крови, давшая столь много полезных специалистов. Если бы только удалось подавить нестабильность!