Мурка
Шрифт:
— Господи боже мой... — Шварц вцепился пальцами в волосы и принялся мотать головой. — А поменьше нельзя ли сумму, если вам так необходимо для реквизита? Ну пятьдесят тысяч возьмите... ну сто? Куда ж миллион, столько-то и в руки не получится.
— Товарищ Шварц, у нас все должно быть натуралистично, и деньги должны быть настоящие, а сумма большая, кто ж поверит, что этакая буржуина себе всего пятьдесят тысяч скопила! — возмутился режиссер.
— Господи... — продолжал причитать банкир.
— Вы не беспокойтесь, деньги будут возвращены в целостности и сохранности! Мы же их, в конце концов, не съедим, —
— Ну а поменьше разве сумму назвать нельзя... — не сдавался банкир. — Давайте, что ли, документы какие напишем? Нельзя же так.
— Сейф открывайте, а то мне из-за вас эпизод придется переснимать! — настоял Иннокентий, всё больше раздражаясь. —Что я потом в отчетности скажу, если вы съемке мешаете и имущество советское, в виде дефицитной кинопленки, транжирите?
— А-а-аткрываем, — решился Шварц, облизывая посиневшие губы и обливаясь потом. — Не надо ничего записывать, Иннокентий Петрович, мне неприятности не нужны, бог с вами.
Бледный как полотно банкир пошел к сейфу и начал его открывать трясущимися, непослушными руками. Двое других из этой троицы толстяков удивились, но я на них почти уже не смотрел..
Я, наконец, понял, куда попал. Все шло в разнобой, кадр был безнадежно испорчен сто и один раз, и теперь я мог точно сказать, что на неопытность киношников такие промахи не списать. Просто никакие это не съемки.
Всё подтвердилось, когда Шварц, открывая сейф, услышал трель звонка и бросился к телефону со скоростью, совсем не характерной для толстяка. Я обратил внимание, как выгнулась бровь банкира, как будто он не ожидал звонка.
— Марк Леонидович... возьмите трубку, — попросил Шварц одного из банкиров, который ближе всех стоял к телефонному аппарату.
Я видел, как перекосилось лицо Иннокентия как и тот переглянулся с неумехой -оператором, коротко кивнув.
Банкир, однако, успел снять трубку.
— Банк... у нас же тут съемка! — я видел, как нахмурился Марк Леонидович. — Как же это, не оповещены...
От услышанного из динамика лицо банкира вытянулось, как пасть у добермана. Несмотря на внешнюю медлительность, толстяк мигом сориентировался в происходящем. Я увидел, как он показывает какой то жест охраннику, отчего тот вскочил, хватаясь за оружие. Но и та сторона тоже клювом не щелкала и давно поняла, что их легенда с киносъемкой полетела в тартарары.
Охранник выхватил револьвер, но прицелиться не успел. Быстрее оказалась пуля, выпущенная из нагана «режиссера». Тот, как Клинт Иствуд в голливудском вестерне, первым, одним молниеносным движением выставил пистолет. Пуля попала в руку охранника, и тот зашипел, роняя своё оружие. Добивать его не стали, но ассистент, выхватив свой ствол, который у него тоже, разумеется, оказался, заверещал благим матом:
— Не двигаться, это ограбление!
— Всем лечь, руки за голову! — подключился Иннокентий.
Хотя я теперь не был уверен, что это его настоящее имя.
Чтоб тебя... ну ведь давно же почуял, что жареным пахнет! А сам — кино, кино, наконец, посмотрю, как снимают настоящий фильм. Облом вышел. Впрочем, времени на размышления не было, события начали стремительно развиваться, и отнюдь не в том ключе, который бы мог меня устраивать. Мнимый режиссер, возможно, ни дня не проведший в агитбригаде
— Мамочки, за что мне это все...
Трубка теперь молчала. Банкир, понимая, что следующая пуля может достаться ему, медленно поднял руки вверх, вместе с трубкой, потому что перепугался до чертиков.
— Телефон положи, — холодно приказал Иннокентий, не сводя с толстяка дуло нагана.
Марк Леонидович не ослушался, положил, отрывисто кивая и продолжая шептать что-то вроде «не убивайте, не стреляйте». На этого урода мне было откровенно плевать, с приходом к власти большевиков он, как и ему подобные, получают ровно то, что заслужил. Такие как он мерзавцы десятилетиями грабили народ без всякого зазрения совести. А как аукнется, так и откликнется, не люблю высокопарные фразы, но ведь если подумать — именно буржуи годами закладывали почву к подобному беспределу. Как итог, если не бандиты, так рано или поздно до банкиров доберутся большевики, а там еще вопрос — от чьей руки лучше умирать. И судя по физиономии, банкир прекрасно осознавал свои перспективы.
Смущало другое — почему же сначала сказали пропустить, если съемок никаких не планировалось? Что за организованность такая, не банк, а проходной двор, где правая рука не знает, что делает левая.
Единственными в зале, кого лично мне было действительно жаль, были охранник и женщина уборщица. Первый, шипя от боли и держась за простреленную руку, сидел у стены, упираясь в нее спиной. Досталось ему крепко, пуля попала в кисть, раздробив ее. Девчонке тоже было не лучше, Кеша схватил ее за волосы, подтянул к себе и, приобняв за шею, наставил дуло нагана на ее висок.
— Не вздумай рыпаться, козочка.
Уборщица испуганно примолкла. Остальные, следуя приказу налетчиков, укладывались на пол. Банкиры, как будто с явным облегчением, начали медленно опускаться на колени, а затем и ложиться на животы. Со стороны эти толстенькие тушки напоминали обожравшихся тюленей на льдине. Я тоже собрался устраиваться на полу, но «оператор» покачал головой.
— Ты стой, пацан, тебя это не касается.
Интересно, почему? Но ни спрашивать, ни возражать я не стал, понимая, что прямо сейчас всё равно ничего не могу предпринять, и геройство тут будет совершенно лишним. Налетчики не станут церемониться и выстрелят, как только почувствуют опасность.
Вот тебе и кино поснимали. Что ж за облом такой. Я вздохнул, оставшись стоять на месте.
— Сейф открывай, ублюдок. Сява, займись! — рявкнул Иннокентий, выдавая очередной приказ.
Налетчики понимали, что спалились, и скоро здесь будет подмога. А ведь это банк, так что вполне возможно, что подмога придет чуть ли не быстрее, чем в 21-м веке. Сява подошел к Шварцу, по-прежнему стоявшему у сейфа, и приставил револьвер к его затылку. Тот чуть не упал от страха в обморок, но налетчик подхватил его за подмышку, удержав на ногах.