Мурлин
Шрифт:
Тиббе быстро достал телефонный справочник. Было уже поздно, но он всё равно набрал номер господина Смита.
– Простите за поздний звонок, – быстро извинился он. – Но я только что узнал, что вы скоро будете отмечать юбилей. Вы ведь работаете в школе уже двадцать пять лет, верно?
На другом конце долго молчали. А потом господин Смит сказал:
– Значит, всё-таки есть люди, которые помнят об этом.
«Нет, не люди, кошки», – чуть было не вырвалось у Тиббе.
– Конечно же! – радостно сказал он в трубку. – Разве можно о таком забыть? Я надеюсь, вы не будете возражать, если я напишу об этом в газете?
– Мне было бы чрезвычайно приятно, – смутился господин Смит.
– Может, вы тогда позволите мне зайти к вам? Сейчас, конечно, уже поздно… но мне бы так хотелось, чтобы эта статья уже завтра попала к нашему редактору. Что-нибудь интересное о вашей жизни и о вашей школе…
– Буду вас ждать, – ответил господин Смит.
Было уже три часа ночи, когда Тиббе вернулся домой. Он прижимал к себе записную книжку, полную историй о жизни и работе господина Смита. Тиббе на цыпочках пробрался на чердак и поспешил к своей пишущей машинке, а по пути мельком заглянул в кладовку.
Мурлин лежала в коробке, свернувшись калачиком, и крепко спала.
«Она ведь меня спасла, – подумал Тиббе. – У меня есть статья для газеты. Нужно только её перепечатать».
Уже ложась спать, он сказал сонному Пушку:
– Завтра сдам свой материал главному. Хорошая получилась статья. И настоящая новость.
Пушок улёгся в ногах у Тиббе и тут же снова заснул.
«Завтра с утра непременно скажу ей спасибо, этой странной Мурлин», – подумал Тиббе и тоже заснул.
Но когда он утром проснулся, девушка уже ушла.
Коробка была пуста. В ней лежала чистая газета, всё было аккуратно убрано. Ни одежды, ни чемоданчика.
– Она ничего не сказала, Пушок? Не просила ничего мне передать?
– Мр-мау, – сказал Пушок.
Но Тиббе ничего не понял.
– Ну и ладно, – сказал он. – Наверное, это к лучшему. Чердак снова в моём полном распоряжении.
Тут он увидел на столе свою статью.
– Как здорово! – воскликнул он. – Пойду на работу не с пустыми руками! И меня не уволят. По крайней мере… не сегодня.
Вдруг его радость куда-то делась. Он понял, что сегодня вечером опять будет грустно бродить по городу в одиночестве.
Он почувствовал приятный запах и пошёл на кухню.
Оказалось, Мурлин сварила для него кофе. И перемыла всю посуду. Это было так мило.
Чердачное окошко было открыто. Видимо, бродячая гостья выбралась через него на крышу.
«Хоть погода не такая ужасная, – подумал Тиббе. – Мурлин не будет бродить под дождём. Интересно, она опять болтает с котами? Если бы она осталась здесь… – представил себе Тиббе. – Если бы я взял её в дом. Может, тогда бы она каждый день приносила мне новости».
И ему вдруг ужасно захотелось крикнуть в окно:
«Кис-кис! Мурлин!»
Но Тиббе сдержался.
«Гадкий эгоист, – сказал он сам себе. – Только ради собственной выгоды готов взять в дом девушку-кошку. Как это нехорошо! Забудь её и сам ищи интересные новости. И прекрати уже стесняться. А она ушла навсегда. Наверное, она уже очень далеко…»
Но Мурлин в этот момент была совсем близко. Она сидела на крыше Страхового банка, самого высокого здания во всей округе, и разговаривала с кошкой Замарашкой.
Замарашкой её звали потому, что она всегда была грязной и потрёпанной и даже лапы у неё были испачканы. У неё был тонкий облезлый хвост, порванное левое ухо, а мех на шубке подран и местами свалялся.
– У тебя скоро будут котята, – сказала Мурлин.
– Лучше молчи, – сердито буркнула Замарашка. – Я иногда думаю, интересно, это хоть когда-нибудь прекратится? Ничего в жизни не вижу, кроме этих мелких проглотов. Одни за другими, одни за другими…
– А сколько у тебя уже детей? – спросила Мурлин.
Замарашка усердно почесалась.
– Понятия не имею, хоть ты тресни!
В выражениях Замарашка обычно не стеснялась. Но на то она и бродячая кошка.
– Ну да ладно. Чего это мы всё обо мне да обо мне, – сказала она. – У тебя-то делишки похуже моих. Это ж надо такому приключиться… Как тебя так угораздило, подруга?
И она посмотрела с испугом в жёлтых глазах.
– Если бы я знала, – ответила Мурлин. – И знаешь, что самое ужасное? Была бы я человеком целиком и полностью! Так нет, я как будто человек наполовину.
– Но ты же вся – человек. И сверху и снизу, – удивилась Замарашка.
– Да я имела в виду то, как я себя чувствую, – объяснила Мурлин. – Ведь у меня остались почти все кошачьи повадки. Я мурлычу, я могу зашипеть, мне всё время хочется об кого-нибудь потереться. Только моюсь я теперь мочалкой. И вот ещё вопрос – понравятся ли мне теперь на вкус мыши? Хотелось бы попробовать.
– А нашу главную «Ми-и-и-ааа-уууу» песню ты хоть помнишь? – спросила Замарашка.
– Думаю, да.
– Ну-ка, напой мне мотивчик.
Мурлин открыла рот и оглушительно завопила, как настоящая мартовская кошка. Замарашка тут же подхватила, и они изо всех сил истошно заорали на два голоса. Эти кошмарные кошачьи вопли продолжались до тех пор, пока где-то поблизости не открылось окошко и в них не полетела пустая бутылка. Она с грохотом разбилась, и кошки бросились врассыпную.
– Всё как положено! – радостно закричала Замарашка. – Знаешь, что я тебе скажу? Это у тебя пройдёт! Всё будет хорошо. Уж если кто так отменно поёт, он навсегда останется кошкой. Над верхней губой ничего не чувствуешь? Усики не пробиваются?