Мурло
Шрифт:
– У тебя, Степан, руки-то ещё не замёрзли? – Гена взглянул на сухие руки Степана Фёдоровича, покрытые толстыми венами.
– Нормально, нормально, терпимо, – перед Домрачёвым стояла цель, от которой он ни за что не намеревался отступать.
– Ты как после кладбища-то? – чуть ли ни шёпотом спросил Гена. – Ничего? Нормально?
– Да вроде ничего, – застеснялся Степан Фёдорович и раздразнился: не нравилось ему, что его сбивают с мысли о щуке. – Я, право, не знаю, что на меня нашло. Перед Катериной, скажу тебе по правде, стыдно мне.
– Что ты, что ты, дорогой! – Гена стал горячо разуверять Степана Фёдоровича. – Она только счастлива была, что ты так живо отреагировал. Она ж, вишь, как к тебе, с нежностью? Думаешь, у ней это так просто? Э, не-е-ет. Я сам такой ласки от неё иной раз не получаю.
– Правда? – отвлёкся от щуки Домрачёв.
Сердце его гулко застучало в висках.
– Конечно, – уверенно сказал Гена. – Я, мужик, и то растрогался весь: чуть слезу не пустил. Так что всё хорошо. Не стыдись.
Домрачёв молча, с унылой улыбкой на губах закивал.
– Клюёт! – неожиданно вскричал Гена. – Клюёт, Степан!
Напуганный Домрачёв, резко дёрнув, вскочил и потянул за удочку. Леска стала скручиваться с катушки, и, не зная, что делать, он схватился за леску и снова потянул.
– Катушку крути, катушку! – волновался Гена, но Домрачёв, даже не попытавшись, всё тянул за леску то правой, то левой рукой.
Гена махнул на него и начал с интересом следить за новым другом.
Тянулось тяжело. Степан Фёдорович уже ясно представлял острое рыло побеждённой щуки и, улыбаясь, невольно хихикал. Из лунки показался рыбий нос. Как только это случилось, Домрачёв, взвизгнув, дёрнул за леску, и рыба, подлетев вверх метров на шесть, упала на лёд. На крюке осталась висеть её окровавленная губа. Домрачёв побежал за рыбой, крича на ходу: – Щука! Щука!
Гена пренебрежительно смеялся и кричал ему вслед: – Какая тебе щука? Окунь это, поди! – в тоне Гены ощущалось лёгкое волнение. Он побаивался того, что рыба и вправду окажется щукой, но, увидев разочарованное лицо Домрачёва, с успокоением улыбнулся.
Степан Фёдорович, брезгуя брать в руки рыбу, допинал едва живого окуня с острыми плавниками до дохлой плотвы и с побеждённым, но радостным лицом сел на место.
– Кто ж это будет? – спросил он Гену.
– Щука, Степан, щука, – злорадствовал Гена.
Так, за разговорами, рыбалкой и выпивкой, провели они чуть меньше двух часов. За всё время выловили ещё две плотвы. Вытянул их Гена. Домрачёв ещё дважды закидывал удочку, надеясь поймать щуку, но его опарышей склёвывали прежде, чем он дёргал. Он был бы рад ещё половить рыбу, но руки без перчаток окоченели, а пальцы едва сжимали удилище. После четвёртой рюмки Степан Фёдорович позабыл о щуке, думая только об окуне. Думал о том, как они принесут улов домой, как Гена объявит всем, что окуня поймал не кто иной, как Домрачёв, как Нина удивится его рыболовным способностям, как Катерина будет хвалить вкус жареного окуня, а, когда она спросит гостя, почему он сам не ест, он спокойно ответит, что рыбу кушать не любит, а любит её ловить.
Едва солнце скрылось за холмами и розовое небо начало холоднеть, пьяные, радостные и довольные, они засобирались домой. Когда все снасти были собраны, Гена вытащил из сумки термос с чуть тёплым чаем, налил его в крышку и протянул её Степану Фёдоровичу:
– На, погрейся чуток.
Когда дошли до «Газели», руки Домрачёва успели отогреться теплом кружки, и он уже мог управлять пальцами. Рыбаки закинули в пустой салон вещи, полиэтиленовый пакет с уловом и засобирались уезжать. Они были пьяны изрядно.
Степан Фёдорович снял машину с ручника и стал трогаться, но, видимо, слишком резко бросил сцепление, и машину сначала затрясло, а потом она и вовсе заглохла, быстро покатившись вниз. Он не успел испугаться, как вдруг почувствовал, что «Газель» остановилась. Степан вытер холодный пот со лба, с облегчением вздохнул и, улыбаясь, посмотрел на Гену, широко разинувшего глаза.
– Вовремя затормозил, а то б укатились с тобой, – не без самодовольства сказал Домрачёв.
– Поехали давай, – недовольно ответил Гена.
Раздобревший от водки Степан Фёдорович цокнул языком, завёл машину и снова стал трогаться. Мотор громко рычал, педаль газа была едва не прижата к полу, а «Газель» отчего-то стояла на месте, выпуская в воздух клубы переработанного топлива.
– Чего такое? – с волнением спросил Гена.
– Не пойму, – растерянно сказал Домрачёв, проверяя ручник.
Послушав рык мотора ещё недолго, он заглушил машину, поставил её на ручной тормоз и вышел из кабины. Подойдя к кузову «Газели», он вскрикнул, колени его затряслись.
Два задних колеса висели над обрывом, а задние дверки, вмявшись, ровно по стыку упирались в рослую сосну. Как и всегда в чрезвычайных ситуациях, Домрачёв стал напряжённо думать. Хмель вышел из его головы.
– Чего там?! – прервал Генин крик его рассуждения.
– Да ничего. Эвакуатор надо звать.
– Чего-о-о? – протянул Гена, быстро вылезая из машины.
Он подбежал к Домрачёву и, увидев вмявшиеся дверцы «Газели», схватился за голову.
– Как же ты так, Степан? – слезливым голосом заговорил Гена.
Степан Фёдорович хмуро молчал.
– Тоже молодец: нашёл, где машину ставить, – отчаянно размахивал руками Гена. – Как же ты додумался до такого? – не прекращал он нападки на Домрачёва. – А? Как? – вскрикнул он, не дождавшись ответа.
– Не знаю! – несдержанно крикнул Домрачёв. – Не знаю я! Ты давай не ори, а предлагай, что делать будем. Эвакуатор надо вызывать. Есть у тебя номер?
– Какой номер, Степан? У меня телефона-то нет, а ты за номер.
– Телефона нет? – удивился Домрачёв.