Мурный лохмач
Шрифт:
– До того, как я начну вершить правосудие, предлагаю поужинать, – решительно сказала мадмуазель де Нозиф, отбросив беспокоившие её мысли. – Тебе понадобятся силы, чтобы вынести бремя наказания!
– Не откажусь! – игриво улыбаясь, согласился Базиль и вопреки всех правил этикета собрал столовые приборы, сиротливо ожидавшие его на противоположном конце стола, и нагло уселся по левую руку, или, как говорили, руку сердца, от Клодины, вызвав ответную улыбку на её алых устах.
Этот оборотень не был похож на прочих её любовников, либо
Базиль тоже чувствовал нечто подобное. В его жизни было много красивых женщин, встречались и богатые, и пылкие, и властные, и покорные, и очень опытные, и невинные, но ни одна из них не сочетала в себе хрупкость и смертоносность, повадку повелевать и желание повиноваться, как эта прелестница.
– Под ужином я подразумевала свинину по-фламандски, бризоль или, например, киш лорен с копчёной курицей, а не пожирание глазами хозяйки дома! – смеясь заметила Глава Пыточного Следствия, красивым жестом подняв бокал вина, и Базиль, усовестившись, принялся за еду, с трудом оторвав взгляд от её бюста.
– Ты будешь называть меня «Клодина»! – продолжала она так, будто давала указания своим кромешникам. – Позволь узнать твоё настоящее имя?
Обычно заключённые давали ответ на этот вопрос только под пытками, или от страха перед оными, поэтому Клодину очень удивила спокойная реакция её гостя.
– Ты будешь звать меня «Базильчик»! – в тон ей сказал он и тоже поднял бокал, но уже с валерьянкой.
Это было забавно, очень смело и очень опасно, что произвело яркое впечатление на Клодину. Сейчас, когда Базиль оказался в полной её власти, ей почему-то вовсе не хотелось проявлять эту власть. Впрочем, осталось последнее испытание, которое обычно не выдерживал никто из гостей её дома на Монпарнас №6.
Базиль вдруг почувствовал, что стул на котором он сидел всколыхнулся под ним и будто выпустил щупальца, опутавшие его по рукам и ногам. На самом деле Клодина применила магию оков, которой был пропитан её особняк. Дав своему гостю некоторое время на то, чтобы тот смог осознать весь ужас своего положения, она встала со своего кресла и, чётко стуча каблуками, подошла сзади, чтобы легка ослабить хватку металлического обруча стягивавшего горло жертвы.
– Тебе страшно? – спросила она, погладив его по кадыку.
– Я привык любить женщин, а не бояться! – сказал Базиль, молниеносно принимая облик кота, так что оковы не успели изменить размер, чтобы снова зафиксировать его на стуле.
Мгновение, и кот уже унёсся за дверь, попутно утащив со стола жареную куриную ножку.
– Базиль! Немедленно вернись! – воскликнула изумлённая Клодина и помчалась следом.
Как можно было сердиться или причинить вред такому шкодному очаровашке?
Базиль устроил весь этот опасно романтический забег вовсе не потому, что собирался на самом деле скрыться от уже горячо обожаемой им мадмуазель де Нозиф. Наоборот, тут была игра, в которой ему очень хотелось быть пойманным, но при этом оборотень собирался немного измотать свою очаровательную преследовательницу, чтобы поумерить в ней проявления излишнего жестокосердия, попутно получше ознакомившись с расположением комнат в её доме. Несмотря на охватившее его любовное томление, Базиль прекрасно помнил о повстанцах, томившихся на ярусе пыток под Дворцом Правосудия, и не оставлял надежды вызволить их, к тому же он обещал Мари Туше вернуть её возлюбленного Карла IX.
План был такой: все обитатели Потустороннего Парижа знали, что Глава Пыточного Следствия отличается, как сказали бы в наше время, излишним трудоголизмом, беря работу на дом, следовательно, в её особняке на Монпарнас №6 обязательно должен быть рабочий кабинет, в котором хранится ещё одно Перо Приговора. С его помощью Клодина своей кровью ставила резолюции на документах по распределению заключённых и формам их наказаний.
К моменту обнаружения кабинета и шустрый лохматый преследуемый, по дороге успевший перекусить украденной куриной ногой, и его красавица-преследовательница порядком выдохлись, чему способствовал интенсивный бег с препятствиями по лестницам, перемежающийся прыжками и пролезаниями через узкие отверстия, поэтому, когда Базиль ощутил, что его задние лапы крепко обвили выросшие из пушистого ковра металлические оковы, он, приняв человеческий облик, растянулся на полу, тяжело дыша, улыбаясь и глядя в потолок. Появившаяся через секунду Клодина склонилась на ним, касаясь своими локонами его лица.
– Я сдаюсь! – тихо сказал Базиль, смело и влюблённо глядя в её восхитительные чёрные глаза.
Клодина торжествующе улыбнулась и легла рядом, тяжело переводя дух. Она вдруг ощутила, что ей просто хорошо с ним, не потому, что она победила или превзошла его в чём-то, а потому что он был сейчас рядом, такой настоящий, пылкий и влюблённый. Базиль тоже почувствовал, что момент настал и, повернувшись, прижал её к себе, чтобы сорвать первый поцелуй с этих алых, трепетавших от желания губ.
Вспоминая потом эту безумную ночь, Клодина могла бы сказать: всё, что произошло в её кабинете, было самым прекрасным наказанием, которое она когда либо приводила в исполнение, причём наказаны были оба – наказаны той безудержной страстью, которая не раз соединила их в одно целое, тем неистовым порывом, вырывающимся криками счастья из груди в каждый миг своего апогея. В такие моменты, они переставали ощущать себя обитателями потустороннего мира, потому что эта страсть делала их живыми.
А потом Базиль восседал обнажённым на её столе и раскидывал бумаги, весело комментируя записи, сделанные Главой Пыточного Следствия, а затем как бы беспорядочно делал на них росчерки, схватив Клодину за руку, сжимавшую Перо Приговора. Листы с наложенной резолюцией «Помиловать!» исчезали, мгновенно отправляясь на исполнение, а Клодина смеялась, любуясь этим дерзким баловнем судьбы. Ей нравилась эта игра. Она решила, что не будет ничего ужасного, если упомянутые в записях заключённые выйдут на волю (конечно, временно). Утро они с Базилем встретили в объятиях друг друга, совершенно обессиленные, уснув на ковре.