Мурзик
Шрифт:
Барсук укоризненно посмотрел в ее сторону.
– Товарищи! Мы же договорились воздержаться от эмоций. У кого еще есть вопросы к докладчику? Вы что-то хотите сказать? Пожалуйста. Слово предоставляется, Андрею Отпущеньевичу.
Из толпы зверей тяжело поднялся Старый Козел и почти неслышно начал блеять.
Барсук громко обратился к аудитории:
– Потише, пожалуйста!
Зал никак не отреагировал и замолчал только Старый Козел. Но видя, что говорить ему спокойно все равно не дадут, он продолжил свою так
– Мы в недавнем прошлом уже пережили запрет на березовый сок и к чему это привело вы прекрасно знаете: стали пить даже вытяжку из волчьих ягод. Если мы сейчас повысим цены на родниковую воду и сено, кто даст гарантию, что в скором времени нам не придется опять расширять сеть наркологических вольеров и ЛТП? А по поводу такого деликатесного продукта, как молоко, вообще стыдно поднимать вопрос. Мы и так его видим на нашем столе только по праздникам.
(Реплика из зала: «А кое у кого жены в нем ванны принимают!»)
Председатель предостерегающе позвонил в колокольчик, а Козлу с укоризной терпеливо сказал:
– Но ведь канцерогенные вещества…
Но Козел неожиданно бодро парировал:
– Не надо было строить в самом центре леса ядерный реактор, а то скоро не только восьминогие жеребята начнут рождаться, а вообще все мы можем запросто переселиться в Красную книгу.
– Ну до этого мы с вами я думаю не допустим.
– Вот как раз с вами мы и допустили, – с достоинством ответил Старый Козел и сел на свое место.
Барсук только хотел было закончить прения, как к столу президиума неожиданно резво выбежала Корова:
– Я не знаю кому как, а моему Быку это не понравится. А если он освирепеет, то, я думаю, никому и не поздоровится. Я хоть и против алкоголя, но после работы не грех выпить мужику пару бадеек родниковой воды. И сено у нас каждый второй употребляет. А насчет молока вообще стыдно: кто его производит, тот его и не видит. Я вот лично забыла, как оно пахнет! Вот только здесь, рядом с Барсуком я учуяла запах молока. Видно он его недавно пил, или я ошибаюсь? Или он им уже доиться стал? Иль его мой Бык наконец покрыл?
Барсук обиженно начал краснеть.
– Товарищи! Товарищи! – внезапно вмешался Заяц. – Мы же договорились не оскорблять друг друга. Давайте все-таки соблюдать парламентскую этику. Мы ж не на привозе. На нас ведь смотрят миллионы.
Но его речь была прервана выбежавшим из леса Брехливым Псом, который высунув язык так тяжело дышал, как будто за ним гналась свора бешеных охотников.
Председатель Барсук наклонился к нему и шепотом спросил:
– Что случилось?
Пес, видимо не совсем отдавая себе отчет, что его видят и слышат миллионы, отрывисто пролаял:
– Кроты опять объявили забастовку. И их подзуживают Крысы-кооператоры.
Барсук неестественно спокойным голосом сказал:
– Ну мы с этим разберемся в рабочем порядке…
Но Пес, продолжая тяжело дышать, опять загавкал:
– Но это не все. Сюда идет Бык. Ему кто-то сказал, что мы, желая его подразнить, поразвесили здесь красные тряпки, – и кивнул на перестроечные лозунги, которые на самом деле все были выполнены на красном кумаче.
Только он это произнес, как из леса с шумом выскочил Бык, да не один, а в компании с Бобром и Мартышкой.
Бобер-трудяга тащил на плече здоровенный молот, а интеллигентная Мартышка несла самодельный плакат.
«А при Льве мясо было!»
Образовалась немая сцена, поверх которой появились титры:
«Продолжение следует?» и зазвучала милая песенка:
«Спи, моя радость, усни…»
Я сидел потрясенный, а Мурзик, выключив звук у телевизора, повернулась ко мне:
– Уже стало надоедать, кругом одна политика: «Сталин, Брежнев, колбаса!» Лучше б порнушку показали!
Я очнулся.
– Включи звук! Там, как раз, порнуха и идет.
Глупый и доверчивый Мурзик оглянулась к телевизору, но там шло продолжение прерванной нудной передачи.
– Все заседают, – сказал я.
– А бандиты среди белого дня к людям пристают.
Я многозначительно промолчал и нежно прижал ее к себе.
– Как это ты умудрился с ними так разделаться? – спросила она меня.
– От большой любви-с!..
– Милый!
– …к потасовкам!
– Гнус!
И мы не теряя времени даром отдались любовным утехам…
На следующее утро я отвез Мурзика к Зайцеву, а сам поехал якобы по своим делам.
Часа в три я заехал за ней и повез обедать в Славянский базар, потом мы сходили в сауну, а вечер провели на концерте Ивана Реброва.
Или это был Борис Рубашкин. Я их немного путаю.
Ночевать мы опять поехали ко мне.
Ну, что, Димик, дальше будем делать? Все бытовые проблемы решены, никаких препятствий для поступательного движения в области межмурзячьих отношений уже не существует, что же дальше?
Просто наслаждаться жизнью вкупе с Мурзиком и праздновать победу на поприще обид и поражений?
Но ведь это скоро опостылеет и тебе, и Мурзику.
Надо обязательно заняться каким-нибудь стоящим делом.
Я слишком много и сразу дал Мурзилке, и теперь будет очень сложно постоянно поддерживать в регулярном напряжении круговерть впечатлений. Для этого надо придумать что-нибудь такое глобальное и почти неподъемное, чтобы во времени это можно было реализовать не в один-два дня, чтобы в этом деле не смогло помочь простое чудо, а надо было приложить максимум усилий для его реализации.