Мурзик
Шрифт:
Бабушка что-то там невнятно пропердыкала (хотя у меня и хронический насморк, но сделала она это, кажется, с большим чувством), но сержант был непоколебим:
– Ладно, только ради вас я пойду на это. Но в КПЗ она все же до вечера посидит и хорошенько подумает, как в следующий раз отвлекать нас от охраны правопорядка. Тащите ее, ребята, и пусть молит своего Бога, что нарвалась на добрых людей, а то бы шить тебе, бабка, носки задарма до самой смерти.
Когда они удалились, Мурзик ледяным от ужаса
– Не нравится мне здесь.
Я нервно достал сигареты и твердо сказал:
– Надо сматываться отсюда!
Мурзик механически взяла из пачки сигарету и попыталась у меня прикурить, но я вовремя сообразил, что курение в общественных местах женщинам, возможно, запрещено, быстро выхватил у нее сигарету и бросил ее в стоящую рядом с лавкой урну. Мне очень хотелось нагадить здесь прямо посреди улицы, но за бросание мусора в местах общественного пользования вместо штрафа могли припаять, чем черт не шутит, пару лет каторги.
Мурзик находилась в такой растерянности, что даже не заметила моих манипуляций.
– Но почему он ее все-таки не отпустил? Я ведь так его просила?
– А кто их тут знает. Отпусти он ее, а дружинники его же и заложили бы. Я вообще удивляюсь, как они забыли спросить с меня о моем внешнем виде, оскверняющим светский облик Образцового Коммунистического Города-Героя.
– А что бы было?
– А… – махнул рукой я, – вывернулись бы. Я б им наплел, что перед отлетом в Москву, повинуясь социалистическим порывам, ударно вкалывал сверхурочно в счет помощи голодающим детям Новой Зеландии.
– Дурак! – улыбнулась наконец мне Мурзилка. – Новая Зеландия сама нам сливочное масло поставляет.
– Неважно, сказал бы, – для жертв засухи в Сахаре. Даже несмотря на то, что у них здесь главный Суслов, я думаю это никак не повлияло на изменение климата на планете.
– А вот ты опять не прав! Вдруг он ведет глобальную климатическую войну?
– И то верно. После того, что мы слышали, от них всего можно ожидать. Давай доставай кулон, а я буду до-о-о-лго давить на зеленый огонек!
Но сколько я на него ни давил, ничего так и не произошло. Смирившись с этой неприятной новостью, мы внимательно изучили наши новые документы (я по новому паспорту «постарел» на десять лет и числился передовиком горняцкого дела) и, снабдив Мурзика направлениями в гостиницу «Москва», послал ее ловить такси. Сам я этого сделать не решился, побоявшись, что меня заметут за вызывающий внешний вид.
Мурзик благополучно добралась до стоянки и, как ни странно, очень быстро поймала мотор…
В гостинице долго изучали наши документы, но номер дали без проволочек. Номер был шикарный. Двухместный. С ванной и балконом. С телевизором и телефоном. И простыни были свежими.
Горничная нам подробно объяснила, когда и где мы имеем право кушать и зачем-то повторно заставила нас ознакомиться с правилами внутреннего распорядка, что мы уже проделали внизу при оформлении, после чего любезно удалилась.
Мой Мурзик только хотела прокомментировать происходящее, но я опередил:
– Судя по данному сервису, здесь не только есть система подслушивания, но возможно есть и скрытые камеры.
Мурзик была смышленой и все сразу поняла.
– Помнишь «Семнадцать мгновений весны»? – продолжил я инструктаж. – Ох и тяжело было Штирлицу работать!
– Да уж… – подтвердила Мурзилка.
– И у него не было такой пианистки, как у меня.
Мурзик оглядела стены, ища телеобъективы, а на самом деле выглядывая, где прячется пианистка.
– Жена! – сказал я. Мурзик вздрогнула, – Щи! В постель!
– Вот еще!
– Правильно, – согласился я, подойдя к висящему на стене распорядку дня. – Щи нам положены через двадцать минут, потом прогулка и знакомство со столицей СССР, в шесть часов – политчас, в семь – ужин, с восьми до десяти – вечер в кругу друзей и семьи, а вот в десять – в постель. И раз это здесь написано, то мы как здоровая и добропорядочная советская семья ляжем в постель, только после десяти.
– Гнус! – единственное, что и могла в этой ситуации сказать моя милая и любимая Мурзилка.
Мы быстро вскрыли «мой» чемодан, достали строгий вечерний костюм, надели его на меня, предварительно надев извлеченные оттуда же рубашки и носки, после чего я стал надевать вечерние ботинки, а Мурзика отослал умыться, а на самом деле смывать косметику.
Переодевать Мурзика мы не стали. На ней очень кстати был традиционный для XX века элегантный костюм – жакет с юбкой до колен и обувь была приемлемая.
Снарядившись, мы отправились в ресторан.
Как только метрдотель усадил нас за закрепленный за нами столик, тут же, как ни странно, появился официант и мрачно уставился на нас. Я удостоил его соответствующим взглядом, но довольно скоро спохватился и протянул талоны на питание. Он молча взял их и выдал взамен по экземпляру меню, спросив:
– Пить будете?
– Если положено, то будем, – ответил я.
– Двадцать грамм алкоголя вам и десять – вашей супруге, – известил он нас. – Что будете пить?
В меню был шикарный выбор напитков. Я заказал себе белое «Мартини», а мой милый Мурзик остался верным своим вкусам и заказал любимое «Лыхны».
– Итак, сто грамм мартини и двести вина, – подсчитал халдей. – Вода? Сок?
Нет смысла пересказывать всю длительную процедуру заказа, только надо отметить три момента: комплексные наборы, удивительное разнообразие ассортимента и быстроту обслуживания.
После довольно сытного обеда мы вышли на просторы Москвы и только здесь, наконец, смогли излить, правда не очень громко, друг другу свои чувства по поводу происходящего. При этом я, осмотрительно понаблюдав за прохожими, к своему счастью обнаружил несколько курящих (до этой привилегии они еще не добрались!).