Мушкетеры
Шрифт:
Через минуту в анализаторе находился уже не простой стакан, а тончайшая колба из самого тугоплавкого кварцевого стекла. Экран загорелся алым огнём. Белов повернул штурвал. Экран погас. Стрелка на циферблате остановилась у числа «1800». Если саммилиты — продукт древнего стекольного производства, то эта величина для них предел.
Матвей открыл ящик стола, вынул оттуда большую полупрозрачную каплю и положил её в прибор.
Ого, как вспыхнул экран! Голубое сияние залило всю лабораторию. Засверкали на столе стаканы и колбы, голубые зайчики запрыгали по стенам и потолку. А столбик у экрана стал еле виден. Белов повернул штурвал до отказа. Стрелка на циферблате сделала полный оборот и остановилась. Экран светился по-прежнему. Он погас только после того, как саммилит снова очутился на столе.
Нет, саммилит — не стекло! Никакие египтяне, никакие вавилоняне никогда не могли изготовить ни одного саммилита! Это Матвей понял ещё год назад.
И все же год назад, да что там год — ещё месяц назад он ничего не понимал. Или стекло — или метеорит… Раз не стекло — значит, метеорит. Раз не метеорит — значит, стекло… Так и твердил, вслед за учебниками, как попугай. Как будто в мире существуют только эти две возможности: или — или.
Прибор проверен. Теперь можно переходить к новым образцам, полученным только сегодня утром.
Первым лег в анализатор тяжелый гладкий камень — обломок метеорита. Экран ярко осветился. Радужный столбик перерезала чёрная полоска. Стрелка на циферблате показала «43 000». Матвей выключил прибор и записал результат. Когда-то камень был нагрет до сорока трех тысяч градусов…
Осколок другого метеорита.
Тридцать восемь тысяч градусов…
Все правильно. При полёте через плотные слои атмосферы небесные камни не могут раскалиться сильнее.
Белов бережно опустил в прибор саммилит и завинтил крышку. Как-то покажет себя этот, семнадцатый по счёту образец?
Комната озарилась нестерпимо ярким бело-голубым сиянием, и колбы на столе засверкали, как электрические лампы.
Стрелка мгновенно описала полный круг, но сияние не уменьшилось. Несколько минут Матвей сидел зажмурившись, потом выключил прибор. Сразу стало темно.
Когда глаза привыкли к свету обыкновенной лампы, он придвинул к себе лист бумаги и записал: «Саммилит № 17 — предел измерения прибора 100000 градусов, температура образования не установлена».
Правильно или неправильно поступил он, отдав рукопись в редакцию?
Доказательства происхождения саммилитов у него ещё нет. Но почему же он должен корпеть один, словно средневековый алхимик, и хранить полное молчание, если уверен — уверен! — что ему посчастливилось напасть на первую тропинку, которая приведёт к открытию?
Матвей держит на ладони полупрозрачную, мерцающую в слабом свете настольной лампы каплю.
— Хотел бы я посмотреть на тех, кто тебя нагревал!
Глава третья
Д'АРТАНЬЯН ДЕ ТАРАСЮК
На двери, на том месте, где обычно висит табличка с фамилиями жильцов и цифрами — кому сколько раз звонить, белел большой квадратный кусок толстого картона. На нём красовался усатый мушкетер в алом плаще с крестом, указывающий шпагой на кнопку звонка.
Пятнадцать лет назад, когда третьеклассник Леня Серёгин впервые увидел эту дверь, рядом с мушкетером была надпись:
«Здесь живет твой брат и друг — д'Артаньян де Тарасюк».
Серёгин отряхнул с пальто снег, потрогал в кармане таинственную грушу и нажал кнопку.
Хорошо, что всё это случилось зимой, а не летом. Гришу Тарасюка можно было застать дома только зимой. Летом он находился «в поле» — то в Средней Азии, то на Енисее, а то и на Чукотке. Но зимой археологи обычно сидят в своих институтах и возятся с тем утилём, который успели откопать за лето.
Раздались быстрые шаги, и дверь распахнулась во всю ширину. В коридоре стоял баскетбольного роста человек с чёрными усами — не такими роскошными, как у мушкетера на двери, но всё же с настоящими усами. Не выразив удивления по поводу неожиданного визита в полуночный час, хозяин сделал приглашающий жест.
Пока Серёгин стаскивал с себя пальто, де Тарасюк с любопытством всматривался в его лицо и наконец произнес:
— Из дому выгнали или из газеты?
— Пока держат, — пробурчал Леонид. — Но скоро выгонят…
— За что? Опять написал, что турбину вращает электричество?
— Вот вызову тебя сейчас на дуэль, — мрачно пообещал Серёгин, — тогда будешь знать!
— Прекрасно!
Тарасюк вскочил на диван, снял со стены одну из висевших крест-накрест рапир, сделал выпад в сторону гостя и продекламировал:
Как небо — бархат голубой.
Горит, как солнце, сталь.
Эй, мушкетеры, кто со мной?
Скачи в Пале-Рояль!
Летит земля из-под копыт,
И плащ, как парус, бьёт.
И всё вокруг назад летит,
А мы — летим вперёд!
Он метнул рапиру в большой пробковый шар на тумбочке в углу комнаты, подкрутил усы и весело проговорил:
— Ну, брат, выкладывай, что за беды у тебя?
Вместо ответа Серёгин протянул ему тонкую пачку листов, сколотых скрепкой.
Тарасюк погрузился в чтение.
Первый раз он прочёл рукопись очень быстро и стоя. Второй раз — очень медленно и сидя. В третий раз он прочёл только конец, и притом вслух.
— «Всё изложенное выше позволяет сделать следующие выводы.
Первое. Обнаруженные нами особенности физических характеристик вещества саммилитов не позволяют отнести их ни к одному виду известных на Земле естественных или искусственных образований.
Второе. Допустимо предположение, что саммилиты представляют собой следы посещения нашей планеты разумными существами с другой звезды.