Муслим Магомаев. Преданный Орфей
Шрифт:
По словам Вербицкого, Айшет Ахмедовна смогла изобразить в «Черных розах» Мать с большой буквы: «Когда я выходил на сцену в первый раз, у меня был мандраж. Айшет Ахмедовна заботливо отнеслась ко мне, помогала. По ходу действия она гладила, целовала и обнимала меня, плакала со мной. Так же по-матерински она успокаивала и понимала чувства начинающего актера, проявляла материнскую заботу и опеку».
В реальной жизни все было не так просто: материнские чувства Магомаевой были сопряжены с трагическими переживаниями. В театре ее родственные связи не афишировались. Слишком много ходило вокруг разрыва матери и сына слухов и сплетен. У публики, конечно, возник бы вопрос: почему он (Муслим) там, в Москве, а она здесь?
1980 год.
Их не осмеливались задать ей даже самые близкие подруги. Не откровенничала и сама Айшет. Хотя по характеру она была очень веселой, жизнерадостной и общительной женщиной, личные темы никогда не обсуждала.
О причинах разлада с Муслимом она, правда, как-то обмолвилась с одной подругой, тоже актрисой. «По ее пересказу выходило так, что в семье погибшего мужа, отца Муслима, ее осудили дважды, — говорит Валентина Осипова, ссылаясь на то, что слышала. — Сначала за то, что вопреки восточным традициям не осталась в семье, не бросила учебу, а продолжила учиться на актрису. Потом, вторично, за то, что отвезла Муслима к дедушке и бабушке. Муслим в детстве был хулиганом, чуть не связался с плохой компанией — так она пыталась его спасти. Поэтому у него было отторжение, а у нее — страдания».
Муслим Магомаев в мемуарах вспоминал об этом так: «Послевоенная судьба мамы сложилась так, что она обрела другую семью. Я не могу ее ни в чем винить. Она драматическая актриса, всегда кочевала по городам России, никогда подолгу не работая ни в одном театре. Родной брат отца Джамалэтдин Магомаев и его жена Мария Ивановна стали для меня настоящими родителями».
Как бы то ни было, после долгих лет разрыва мать и сын вновь обрели друг друга. Как они потом помирилась, чимкентские подруги тоже не знают. Но с гордостью и удовольствием Айшет рассказывала, как сейчас живут сын и невестка, как встретила ее Тамара (Синявская), какие столы накрывала, какие подарки дарила. Одно из подаренных Тамарой платье она, кстати, долго носила, и даже сфотографировалась в нем в компании с друзьями-коллегами.
Валентина Федоровна рассказала, что при встрече каждого Нового года Айшет всегда ждала «Голубой огонек»: «Ждала, когда будет петь сын. Все уже засыпали, а она сидела до 4 утра и просила не вызывать такси, подождать, когда споет Муслим. Дожидалась заключительных минут. И как только его объявляли, она замирала. Только он появляется на экране — она в слезы. Он пел, а мать уливалась слезами».
— Вы сказали, что когда впервые увидели Айшет, она была для вас легендой. А после того, как стали общаться с ней, сдружились, кем она для вас стала? — спрашиваю напоследок Ларису Шаповалову. В ответ: «Так и осталась легендой. Знаете, бывает, в легенду влюбляешься, потом узнаешь ближе, а это оказывается настолько неинтересный прозаичный человек. А чем больше я узнавала Айшет, тем больше в нее влюблялась…»»
Айшет Магомаева не станет 21 августа 2003 года. Прощание с актрисой состоится в драматическом театре в Мурманске. Известно, что дети Магомаевой от второго брака долгое время жили в Мурманске рядом с матерью. Сын Юрий стал музыкантом, играл в разных коллективах столицы Кольского Заполярья. Певцом стал и внук актрисы Юрий, выходящий на сцену Мурманского областного драматического театра, где прежде играла его бабушка Айшет, под своим звучным именем — Юрий Магомаев.
Глава 9. «Не попеть день было трудно: сама моя природа просила этого!»
Итак, расставание было неизбежно; прощай, мама, прощай новые друзья и увлечения! Вместе с любовью к России и русскому духу юный азербайджанец привез и свой новый местечковый говор.
— Когда бабушка привезла меня из Вышнего Волочка в Баку, тетя Мура чуть не упала в обморок, услыхав мой новый тверской выговор, все эти «эва, придурок-то», «гляди-ка», «тю-у-у»…
— Джамал, ты только послушай, как разговаривает Муслим, — стонала моя строгая тетушка, привыкшая к хорошему литературному языку. — Что за диалект?
Никакой это был не диалект, просто у меня обезьянья привычка перенимать на слух местный акцент. Я приезжал в Москву и тянул гласные, акал по-столичному. Возвращался в Баку — и через пять-шесть дней появлялся бакинский говорок.
Подобная «обезьянья привычка» характерна только людям, обладавшим тонким слухом, а, значит, музыкальным, слышащим едва уловимые тональности звуков.
Муслим в шестом классе
Вернувшись в свой любимый город, Муслим вновь продолжает учебу в музыкальной школе.
— Я продолжал учиться в музыкальной школе, вымучивал гаммы и «ганоны», ненавидя эти упражнения, которые, видите ли, необходимы пианисту Хотя к обязательным музыкальным предметам я все же относился снисходительно. Если мне надоедала муштра или чужая музыка, я сочинял свою. Но вот моим увлечением стало пение. Я слушал пластинки, оставшиеся после деда, — Карузо, Титта Руффо, Джильи, Баттистини… Пластинки были старые, тяжелые. Чтобы они не шипели, я вместо патефонных иголок придумал затачивать спички — звук при этом был более мягкий. Спички хватало на одну пластинку.
Слушая записи вокальных произведений, я анализировал басовые, баритоновые, теноровые партии. Брал клавиры и пел все подряд, сравнивал то, что делали знаменитые певцы, с тем, как пел я сам: к четырнадцати годам у меня проснулся голос и я забасил. Но петь при посторонних стеснялся и потому скрывал свою тайну и от домашних, и от педагогов. Не стеснялся я только одноклассников, потому что скрываться от них было бы смешно.
Желание петь, которого так стеснялся мальчик, появилось после просмотра фильма «Молодой Карузо», в котором играла обворожительная красавица Джина Лоллобриджида, а великого неаполитанца озвучивал молодой Марио Дель Монако. Марио Дель Монако (1915, Флоренция, Италия — 16 октября 1982, Местре, Италия) — итальянский оперный певец (тенор), которого называют одним из крупнейших оперных певцов XX века и последним тенором di forza. Услышав его пение, Муслим понял, чего хочет добиться в жизни: «Я только догадывался, что можно петь так: меня уже начинало интересовать пение». Так художественный фильм уже не в первый раз оказал свое положительное влияние на становление личности Магомаева.
Когда парнишка понял, что у него есть голос, то старался петь при каждом удобном случае; «Для меня день не попеть было трудно: видимо, сама моя природа просила этого». Однако стеснительность брала верх: и он долгое время пел после школьных занятий, дождавшись, когда все ученики покинут стены школы, и с ним останется лишь один вахтер дядя Костя. Этот человек, странным образом не имевший отношения к музыке, но музыкально одаренный, давал мальчику ценные советы. Позже Муслиму стало известно, что его первый благодарный слушатель умер от туберкулеза.