Мусорщик

День был наполнен теплом. Майским, ласковым, с шелестом молодой листвы за окном… Потом придет лето с жарой, духотой, бензиновым выхлопом в бесконечных пробках, с облаками тополиного пуха. От майского очарования не останется ничего.

Наумов встал из-за письменного стола, подошел к окну и присел на подоконник. В саду щебетали птицы, перемежались светотени, двое работяг под присмотром охранника выкладывали декоративным камнем бережок искусственного водоема… Николай Иванович прикрыл веки. Работать совершенно не хотелось. Хотелось махнуть на все рукой, сесть в машину и уехать за город.

Солнце приятно грело лицо, ветерок слегка шевелил волосы. Парадоксальная ситуация, подумал Николай Иванович, чем большего ты достиг в жизни, тем меньшей свободой обладаешь… Ты можешь покупать заводы, газеты, политические партии, проводить или блокировать законы, но не волен распорядиться своим временем. Чем-то все это напоминает пресловутый бег белки в колесе: и бежать нет никакого смысла, и остановиться нельзя… уже нельзя. На тебя завязаны сотни людей самого разного уровня, на тебя замыкаются десятки контрактов и сделок. Достаточно расслабиться, потерять хотя бы частично контроль и — все это начнет рушиться, стремясь раздавить тебя самого… И ведь, скорее всего, раздавит! Раздавит, похоронит под грудой обломков, под облаками пыли… А на развалины бросятся толпы мародеров.

Да еще эти выборы на носу! О, Господи!

При мысли о выборах Наумов открыл глаза и слез с подоконника. Предстоящие выборы губернатора Санкт-Петербурга были самой главной головной болью… Избирательная компания уже съела немало денег, а победа Толика была далеко не гарантирована.

Николай Иванович быстро пересек кабинет, сел за стол и раскрыл зеленую папку. Папка содержала заключение группы аналитиков о перспективах действующего мэра на предстоящих в июне выборах. Вся информация носила гриф «Строго конфиденциально»… вся информация была, мягко говоря, не очень оптимистичной. Николай Иванович перелистнул несколько страниц и просмотрел заключительную часть: «…учитывая, что действующий мэр реально сосредоточил в своих руках значительные финансовые и административные ресурсы, его позиции выглядят весьма основательно… Однако следует заметить, что кандидат довольно сильно скомпрометировал себя в глазах „простого народа“ личной нескромностью, пристрастием к т.н. „светской жизни“. Демократическая эйфория электората пошла на убыль (см. приложение N 3 — результаты выборочных опросов). Население заинтересовано в приходе во власть „человека дела“, каковым представляется противник мэра — В.А.Яковлев.

В свете изложенного, победа мэра представляется реальной, но избрание его в первом же туре голосования маловероятно. Наши рекомендации по проведению дополнительных PR-акций изложены в приложениях N 4, 4А. Однако следует учесть, что проведение этих мероприятий потребует огромных финансовых вложений».

Дальше Наумов читать не стал, захлопнул папку. Собственно, он знал весь текст. Да и выводы аналитиков не содержали ничего нового или неожиданного… Может, может Толян пролететь! А ведь сто раз говорили: Толик, не борзей! Будь скромнее, Толя… Куда там! Распустил хвост, как павлин, каждый день — презентация… Светская, бля, жизнь!… Упивался своим краснобайством. Дело, правда, делать не мешал. Жил, как говорится, сам и давал другим… столько пенок, сколько при Толике, никто и нигде не снимал! Ну так тем более беречь нужно место. Зубами цепляться. А он этими самыми зубами только бутерброды с икрой надкусывал… вместе со своей… мадам. А Неглазов все это каждый день — по ящику! По ящику! Да-а… ситуация. Сплошная головная боль.

Зазвонил телефон. Наумов отвлекся от мрачных мыслей, посмотрел на аппарат. Он не знал, что этот телефонный звонок принесет ему еще большую головную боль.

Николай Иваныч взял трубку:

— Але… слушаю.

— Приветствую, Николай Иваныч… Тихорецкий беспокоит.

— А, Паша! Привет, дорогой. Как служба?

— Служим, Николай Иваныч. Не покладая рук.

— Как-как? Не прикладая рук? Эт-то здорово.

— Э-э… в беззащитного милиционера легко камень бросить…

— Чего это ты беззащитным-то стал? Неужели даже пистолеты налево толкнули? Или только патроны? А, Пал Сергеич?

Тихорецкий рассмеялся, показал, что юмор ценит, на шутку не обижается, что человек он простой, прямой, честный… хоть и первый заместитель начальника ГУВД:

— Только патроны, — ответил он. И добавил: — Я по делу к тебе Николай…

— А-а? Ну, излагай — слушаю.

— Ты просил сообщить, когда крестничек освободится.

— Да, — сказал Наумов. И напрягся. — Да, слушаю.

— Постановление президиума горсуда ушло в Тагил.

— Когда?

— Сегодня.

— Так-так… хорошо. Спасибо, Пал Сергеич. А когда реально наш друг сможет выйти?

— Я думаю, через два-три дня. Как только бумаги придут в «тринадцатую» — так и освободят. В таких случаях освобождают немедленно, по получении постановления.

Наумов помолчал, глядя в окно. Листва шелестела, трепетала под легким теплым ветром. Молчал и Тихорецкий.

— Что же… спасибо, Пал Сергеич. Хорошую ты новость принес. Видишь — помогли все-таки человеку. Не должен невиновный в тюрьме сидеть… И так помариновали парня.

— Да, неприятная история. Но он до некоторой степени сам виноват: неразборчив в знакомствах… Согласен, Николай Иваныч?

— Согласен, Пал Сергеич, — ответил банкир полковнику. — Ну, спасибо за звоночек… в долгу не останусь.

— Какой долг? — возмутился Тихорецкий. — Чем могу — всегда рад, в пределах, так сказать, компетенции.

Наумов положил трубку, закурил. Взял из шикарного письменного прибора ручку. На чистом листе бумаги написал: $ 50`000`000. Потом поставил знак «разделить на 2» и написал результат: $ 25`000`000.

Даже если поделить выкуп за крестничка пополам, то все равно сумма получается такая, что… хорошая, в общем, сумма. Абсолютно не сопоставимая с дивидендами от победы мэра на предстоящих выборах, но, тем не менее, весомая. Если ее вложить в выборы, она вернется в десятикратном размере.

В уральском небе светило солнце. Лучи падали на металлические лабиринты Красной Утки — ментовской зоны УЩ 349/13. Сегодня зону покидал один из ее жителей… Явление, прямо скажем, совершенно заурядное. Редкий день кто-то не освобождается. Контингент «тринадцатой» насчитывает около 2000 человек. Ежедневно один, два… несколько зэков выходят на волю. Дело обычное. 6 мая 1996 года из «тринадцатой» освобождался бывший журналист питерской «молодежки» Андрей Обнорский. Определенный судом конец трехлетнего срока истекал 30 сентября 1997 года, то есть спустя полтора — без малого — года… Обнорский освобождался на основании пункта 1 статьи 5 УПК РФ — за отсутствием события преступления. Случай, прямо скажем, нечастый.

Светило солнце, щелкали электроприводы замков на дверях. Обнорского провожал лагерный кореш — бывший питерский опер уголовного розыска Александр Зверев. Андрей уходил на волю, Сашка оставайся досиживать. Отбывать ему оставалось чуть больше года.

Зверев проводил Обнорского до той черты, до которой допускают зэка. Щелкнул электропривод… Обнорский последний раз обернулся. Он посмотрел на Зверева темными напряженными глазами. Сашка подмигнул… Удачи тебе, журналист!… И тебе удачи, опер! Держись.