Муссон
Шрифт:
— Моллимок! — называл птицу Дориан. Так ее прозвали моряки, и означает это «глупая чайка», потому что на суше эта птица исключительно доверчива. Дориан выпрашивал на камбузе остатки еды и бросал их кружащей птице.
Вскоре альбатрос научился так доверять Дориану, что прилетал на его свист или оклик. Плыл по воздуху рядом, так близко, что до него почти можно было дотронуться. Альбатрос неподвижно парил на расправленных крыльях и хватал кусочки.
На третий день, пока Том держал брата за пояс, чтобы тот не вывалился, Дориан как можно дальше высунулся из бочки и вытянул руку с куском жирной соленой
Дориан захлопал в ладоши, а девочки Битти, наблюдавшие с палубы за тем, как он приручает птицу, радостно завизжали. Когда в конце вахты Дориан спустился, Каролина перед всеми офицерами и свободными от вахты матросами поцеловала его.
— Девчонки такие чувствительные, — сказал Дориан Тому, когда они остались в одиночестве на орудийной палубе, и очень реалистично изобразил испускание ветров.
В следующие дни Моллимок становился все более ручным и доверчивым.
— Думаешь, он меня любит, Том? Я хотел бы, чтобы он всегда жил у меня.
Но на восьмое утро, поднявшись на мачту, они обнаружили, что птица исчезла. Дориан весь день ждал альбатроса, но тот не появился, и на закате мальчик горько заплакал.
— Какой ты еще маленький, — сказал Том и обнимал брата, пока тот не перестал всхлипывать.
На следующее после исчезновения Моллимока утро Том занял свое обычное место у переборки в каюте мастера Уэлша. Когда на уроки, как всегда с опозданием, пришли девочки, Том преодолел искушение посмотреть на Каролину. Он кипел негодованием из-за того, как она с ним обращается. Сара Битти, которая по-прежнему преклонялась перед ним, как перед героем, и постоянно делала маленькие подарки, сегодня поднесла ему бумажную розу-закладку и отдала ее в каюте при всех. Том вспыхнул от унижения, благодаря ее. А Дориан за спиной Сары поднял на руки воображаемого младенца и принялся его укачивать. Том пнул его в лодыжку и полез за книгами и грифельной доской; все это он держал под скамьей.
Когда он посмотрел на грифельную доску, то увидел, что кто-то стер с нее алгебраическое уравнение, над которым Том бился весь прошлый день. Он уже собрался отругать Дориана, на вдруг увидел, что преступник заменил его расчеты одной строчкой витиеватого почерка: «Вечером в то же время».
Том смотрел на надпись. Не узнать почерк было невозможно. У Дориана и младших девочек почерк еще детский и неровный, а Гай пишет аккуратно, без росчерков и завитушек.
Хотя он возненавидел Каролину до глубины души, ее почерк он узнал бы везде и всегда.
Неожиданно он понял, что Гай через его плечо старается прочесть надпись.
Том повернул доску так, чтобы Гай не видел написанное, и пальцем тер буквы, пока они не стали неразличимы.
Теперь он не мог не бросить взгляд в сторону Каролины.
Та, казалось, не замечает его присутствия, как всегда погруженная в книгу стихов, которую дал ей мастер Уэлш, но, должно быть, она почувствовала на себе его взгляд, потому что видное Тому ухо, которое виднелось из-под шляпки и локонов, ярко покраснело. Это было так поразительно, что Том забыл о ненависти и смотрел как зачарованный.
—
Услышав вопрос, Том виновато вздрогнул.
— Да, то есть нет. Я хочу сказать, почти закончил.
Остаток дня Тома обуревали самые противоречивые чувства. На миг ему даже захотелось презреть предлагаемое свидание и на следующее утро надменно рассмеяться ей в лицо. Он рассмеялся было, но все в каюте прекратили свои занятия и вопросительно посмотрели на него.
— Вы хотите поделиться с нами каким-нибудь перлом мудрости или остроумия, Томас? — саркастически спросил Уэлш.
— Нет, сэр. Я просто думал.
— То-то мне показалось, я слышу, как скрипят колеса. Не будем же прерывать столь редкое явление. Пожалуйста, продолжайте, сэр.
Весь день чувства Тома к Каролине колебались между обожанием и гневным презрением. Позже, сидя на марсе, он не замечал ничего, кроме того, что у воды цвет ее глаз — фиолетовый. Дориан показал ему водяной столб на горизонте — фонтан, выпущенный китом, — но и на него Том посмотрел без особого интереса.
В полдень, стоя рядом с отцом и производя ежедневные измерения, он вспоминал ощущение мягкой женской груди, прижатой к его лицу, и мысли его уносились далеко.
Когда отец взял его навигационную доску и прочел показания, он повернулся к Неду Тайлеру.
— Поздравляю, мистер Тайлер. За ночь вы вернули нас в северное полушарие. Пошлите наверх надежного человека. В любую минуту мы можем причалить к восточному побережью Америки.
За ужином Том не хотел есть и свой кусок соленой свинины отдал Дориану, который славился аппетитом и живо проглотил мясо, чтобы Том не успел передумать.
Когда лампы на орудийной палубе затемнили на ночь, Том лежал в своем углу за лафетом без сна и снова и снова мысленно проверял приготовления.
Ключ от порохового погреба и огниво лежали там, где он их оставил — в нише над дверью. Он ждал возможности вернуть ключ в стол отца, но пока такая возможность не представлялась.
Теперь он этому радовался. Он уже решил, что любит Каролину больше всего на свете и, не колеблясь, отдаст за нее жизнь.
В семь склянок первой вахты он поднялся с тюфяка и остановился, проверяя, не видел ли кто-нибудь, что он встал. Два его брата темными силуэтами виднелись за Аболи, который во весь рост вытянулся на палубе в тусклом свете закрытых решеткой ламп, предназначенных для ночного боя. Перешагивая через храпящих матросов, Том беспрепятственно добрался до трапа.
В каюте отца, как всегда, горел свет, и Том удивился: что заставляет отца не спать далеко за полночь? Он быстро прошел мимо, но не мог не задержаться у каюты девочек. Ему показалось, что он слышит за переборкой легкое дыхание и один раз — голос девочки, говорящей во сне, несколько неразборчивых слов. Он прошел дальше, достал ключ, вошел в пороховой погреб, зажег лампу и повесил ее на крюк.
Теперь он так волновался, что вздрагивал при каждом необычном звуке идущего корабля, шорохе крыс в трюме, скрипе свободной снасти. Сидя у двери, он смотрел на подножие трапа. На этот раз он не задремал и увидел ее босые белые ноги в то самое мгновение, когда они показались на ступеньках. Том негромко свистнул, чтобы успокоить ее.