Мутные Рифы
Шрифт:
Вингри Фотершав очнулся от знойного пекла, которым наградило его Солнце. Насилу распахнув веки, он уставился в голубое небо. Кожей он чувствовал песок – он забился под мокрую одежду и уже успел натереть некоторые места до мозолей. Но мозоли никогда не пугали бывалого моряка. Он встал. Сначала на четвереньки, а затем уже и на ноги, которые сразу же предательски затряслись. Его водило из стороны в сторону – мышцы ещё помнили недавнюю качку. Оглядевшись, Вингри обнаружил себя на берегу живописного острова. В его центре возвышалась гора, укрытая лесом. Но он понимал, что это не южная земля, а потому пальм здесь не будет. В место них у кромки пляжа росли лиственницы. У самой кромки воды он обнаружил перевёрнутую лодку. Вся она была разбита в щепки. Но на первое время как укрытие от непогоды ещё могло сойти. Других моряков он не смог найти. Ни их следов
Оттащив остатки лодки к ближайшему дереву, Вингри соорудил себе шалаш. Помня, какие в данной местности яростные дожди, он сильно не беспокоился о воде. Соорудив достаточно большую ловушку, он оставил эти заботы на потом. Сейчас же надо было найти чего-то съестного. Подобрав камень поострее, он отправился вглубь леса, не забывая отмечать направление на каждом десятом стволе. Лес был самым обычным, таким же, как и на его родине в Империи. Лишь Бог знает, что надоумило его стать моряком, и вопреки воле отца он стал юнгой на речном судне, потом добрался до Восточного моря, где и взошёл на первый настоящий корабль. Теперь же он здесь. Но он отбросил все лишние мысли в сторону и принялся внимательно исследовать округу. Примерно через тридцать отметок он вышел на поляну. По её краю росло множество кустов красных ягод. А в самом центре возвышался камень. Нет, скорее некий обелиск, поскольку он был украшен витиеватой и таинственной резьбой. Больше на поляне ничего не было. К ней не выводила протоптанная тропа, и кусты никто не прорубал. Это место было уже очень давно заброшено. Осмотревшись и набрав больше ягод, он всё же заметил блеск в траве у обелиска. Подойдя к нему с известной долей опаски, Вингри обнаружил россыпь блестящих на солнце камней. Подобные им были популярны на севере, и он знал, как они назывались. Это был обсидиан. Он красив сам собой, но его можно было использовать и по прямому назначению – как нож или небольшой топорик. Осколков было столько, что за раз их всех не унести, а потому запомнив место, Вингри отправился домой, а домом стал ему шалаш. Там он оставил ягоды по подстилке из листьев, а сам принялся за обсидиан. К вечеру у него из имеющихся запасов камня вышло три ножа, огниво и один топорик, хрупкий, но кусты не были привередливы. К этому времени со стороны горы начали подходить грозовые тучи, поэтому он заготовил ещё больше ловушек для воды. Перекусив ягодами, которые оказались вполне сносными на вкус, отдававшими лёгкой кислинкой, он лёг спать. Ночь была ужасна, ветер так и дул, причём не со стороны моря, а из леса. С собой он приносил чудовищные завывания, от которых кровь стыла в жилах. Но дождь лил и заполнял ловушки, а большего Вингри и не требовалось.
Ночь прошла быстро. К удивлению Вингри, она совершенно не была холодной, хоть костра он и не разводил. Перекусив ягодами и отхлебнув воды, он отправился обратно к обелиску. Неясное чувство манило его к нему, но он списывал это на остатки так необходимого обсидиана. К полудню он перенёс все большие осколки и смастерил из них несколько копий. Одно для рыбалки, а другие для охоты. Он не знал, какие звери водятся на этом острове, но чувство тревоги его не покидало. Только после всего этого он решил отправиться дальше на разведку. Пройдя от обелиска вглубь ещё на триста рубцов, он вышел сквозь кусты на тропу. Была она по виду старой, заросшей травой, но это была тропа – признак крупной жизни на острове. Рискнув пойти вверх по ней, он вышел к роднику, от которого брала начало небольшая речушка. К большому удивлению Вингри, на камнях родника были высечены похожие символы, которые он видел на обелиске. Пометив это место у себя в голове, он пошёл дальше, ведь солнце ещё было высоко. Дул лёгкий прохладный ветерок, сбивавший жару. Вдали пели птицы. По ощущениям Вингри жизнь кипела на острове, но только не рядом с ним. Он был прокажённым, от которого все шарахались, а иначе и не объяснить того, что он не встретил ни единой живности за столь долгий срок. Он её слышал, но всё время она была где-то вдалеке, как будто между ними была неясная и невидимая стена. Так он скитался ещё некоторое время, а затем решил вернуться к роднику – там он приметил песчаник, из которого можно было изготовить плиту. Дотащив камень до дома, он принялся ловить рыбу до самого захода солнца. На ужин у него были поджаренная рыба, натёртая красными ягодами, и свежие коренья. Без соли есть всё это было трудно, но он держался. На следующий день он заготовил большой песчаник с углублением для воды – так он планировал добывать морскую соль, выставив всё это на солнцепёк.
Следующие несколько дней он решил потратить на обустройство своего пристанища. Обломки лодки были ненадёжным укрытием, а потому он решил заделать платы кустарником и опавшими листьями, благо и того, и другого было в избытке. Он потратил на это добрую часть дня. Съев одну рыбину, уже с солью, он прилёг на лежанку и уснул.
Сон его был тяжёлым и прерывистым. Ему всё время казалось, что за ним кто-то наблюдает. Стоило только открыть глаза, как ему чудились кроваво-красные глаза, маячащие где-то вдалеке; ему собственной кожей ощущал присутствие различных монстров. Именно монстров, почему так – он не мог объяснить. Не мог он принять зверский и хлюпающий топот за скачки зайца. А звуки, какие звуки он слышал! Они проникали сразу в душу, терзали её сотнями когтей, рвали на части и собирали вновь в гротескном подобии того, что было. Эти звуки сводили Вингри с ума. Он не мог спать, но и лежать в полной темноте – это уже сродни пытке.
Шёпот и завывания зверья продолжались до самого восхода. Стоило первым лучам солнца проникнуть из-за горизонта, как тьма ночи рассеивалась, а с ней прошла и душевная мука. К концу ночи Вингри покрылся весь холодным и склизким потом, от которого хотелось скорее избавиться. Что он и сделал. Только после водных процедур он отправился дальше вглубь леса. Вооружившись копьём, он осторожно пробирался сквозь густые заросли шиповника. Где-то вдалеке пели птицы, и дятлы стучали по вековым деревьям. Но Вингри не видел никого. Всё было пусто. Пройдя весь отмеченный путь, он с неуверенностью шагнул дальше вглубь леса. Пройдя не меньше лиги, он оказался перед небольшим озером. Было оно правильной круглой формы, как будто бы огромный архитектор очертил его огромным циркулем. Берега озера были вымощены чёрным камнем, исписанным таинственными узорами. Через равный промежуток вокруг озера возвышались статуи. Были они старыми и позеленевшими, многие осыпались и покрылись мхом, но все они всё ещё внушали собой благоговейный ужас. Что-то было в этих статуях непонятного, таинственного и неизвестного. Вингри побывал во множестве стран и видел множество архитектурных стилей, но эти статуи… они выходили за рамки всего, что он знал. Они были высечены в насмешку надо всеми. Таинственные сгорбленные карлики, смотрящие вглубь озера своими выпученными глазами. Если к ним внимательно присмотреться, то они становились похожи больше на рыб, чем на людей. От этого в душе Вингри всё упало.
– Неужели я попал на заброшенный остров, где чтят языческих богов!? – в сердцах воскликнул он.
И поначалу в ответ ему была тишина, но чем дольше Вингри стоял у озера и смотрел на эти чудовищные статуи, тем отчётливее в его голове звучали голоса. Они говорили на непонятном, певучем языке, столь противным и тлетворным, что у него сразу же разболелась голова. Эти голоса смеялись над ним. Их мерзкое хихиканье набатом отдавалось в ушах. Это было в высшей мере ужасно, а потому Вингри убежал от водоёма в ужасе и страхе, ни разу не оглянувшись назад. А сзади все эти статуи повернулись к нему и их выпученные рыбьи глаза внимательно смотрели ему в спину. Они продолжали хихикать и говорить что-то на своём, но Вингри уже не обращал на это внимания. Он бежал сломя голову сквозь кусты и прочие заросли, совершенно забыв про отметки на деревьях. Но отточенное чутьё вывело его к шалашу. В это время день как раз подходил к концу, а потому он развёл долгий костёр и сразу же улёгся спать, чтобы забыть всё это. Но даже во сне, глубоком и тревожном, он слышал хихиканье забытых идолов. Они смотрели на него своими рыбьими глазами, в которых читалось что-то забытое, что-то потустороннее. Во сне он кричал, ворочался на месте, рвал волосы у себя на голове, но это тёмный шёпот слышался всё отчётливее и отчётливее, он проникал в саму душу морехода; от него не было спасения.
Конец ознакомительного фрагмента.