Мутные воды Меконга
Шрифт:
В комнату вошел Джей, мрачный и в плохом настроении после долгих часов в компании сломанного «зверя». Механики хотели отбуксировать нас в Винь, за шестьдесят километров. Я уговаривала их не оставлять попыток завести мотор, однако прыгать вверх и вниз на педали стартера после нескольких сотен повторов было уже не так весело. Тогда я оттолкнула мужчин в сторонку и сама нажала педаль несколько раз; ко всеобщему изумлению, мотор завелся с громким треском и серией взрывных выхлопов. Треск издала педаль газа: почти разломившись пополам, теперь она лежала в грязи между колес. Но ничего, хоть мотор заработал. Я сунула
Всего за семьдесят миль до Ханоя мы вдруг обнаружили то, что я меньше всего рассчитывала увидеть во Вьетнаме, — национальный парк.
Кукфыонг разочаровывал на первый взгляд: браконьеры так постарались, что парк мало что мог предложить посетителям, кроме кусачих муравьев и непомерной платы за вход. Мы уже собрались дать обратный ход, когда наткнулись на соседний заповедник обезьян, финансируемый немцами, и его директора, немногословного Тило Надлера. Это был высокий сутулый мужчина с аккуратной черной бородкой и в очках в роговой оправе. Он не мог выговорить букву «w» и часто замолкал, не договорив предложение до конца. Его помощница Мануэла (кроме нее и Надлера, европейцев на станции не было) уехала в Германию на месяц, и от недостатка общения директор был настроен к туристам чуть дружелюбнее, чем обычно.
Он печально усмехнулся, когда я захотела посмотреть на редкие виды животных в национальном парке.
— Хотите увидеть редкие виды? Поищите лучше на нелегальных рынках Хайфона и Сайгона, — ответил он, но потом подобрел и предложил показать животных, которых ему удалось собрать на станции.
Мы остановились у клетки с гиббонами, глядя, как они прыгают с ветки на ветку, цепляясь руками-лианами, и впервые суровое лицо Тило смягчилось, потеплело, окрасилось почти родительскими чувствами. За два года бесчисленных полуночных рейдов ему удалось конфисковать шесть молодых гиббонов; пять выживших были последней надеждой этого вида на выживание.
Лангуры [7] из соседней клетки находились в еще более отчаянном положении.
— Их пищеварительная система предназначена только для переваривания листьев и зелени; дайте им бананы или человеческую пищу, и они начнут угасать, — пояснил Тило. Браконьеры, которые ловили молодых лангуров для торговли животными, не знали ничего о той пище, которая им требуется, и до отвала кормили их печеньем и фруктами. Через деньдва лангуры заболевали, и даже если Тило удавалось забрать их к себе, редко у кого получалось выкарабкаться. Тило пожал плечами, его суровость вернулась к нему.
7
Род обезьян семейства мартышковых.
— Через пять — десять лет в дикой природе их уже не останется. Вьетнамцы и китайцы слишком верят в чудодейственность обезьяньего жаркого, которое якобы лечит все болезни.
Мы провели в заповеднике несколько дней и в последний вечер пришли на ужин, обнаружив Тило
— Они уже на полпути в Китай, — мрачно заключил он и открыл очередную бутылку.
Я спросила, зачем он вообще пошел за ними. Тило был на голову выше среднего вьетнамца, и одна его борода бросалась в глаза за пятьдесят миль. Такого трудно не заметить. Если он видел детенышей, владелец лавки наверняка видел и его. Почему он просто не конфисковал их на месте?
— Нужно иметь официальное подкрепление. Таков закон.
С немцем спорить бесполезно. Я прибегла к другой тактике. Почему бы просто не выкупить малышей?
— Их нужно конфисковать! Так мы научим их не ловить животных на продажу!
Идеализм, достойный восхищения, однако черный рынок и так уже процветает, и отсутствие интереса со стороны национального парка вряд ли создаст повсеместное падение спроса.
— Уже слишком поздно, — сокрушался Тило.
Наутро я расспросила местных, как пройти на рынок, оставила Джея со «зверем» в забегаловке на углу и пошла покупать детенышей леопарда.
В лавке было пусто и грязно. С потолка свисали несколько запыленных орхидей, а со сломанного кирпича на меня взирало плохо сработанное чучело черепахи. Я села и стала ждать.
В конце концов штора отдернулась, и в помещение вошел жилистый мужчина. У него был такой же пыльный вид, как и у орхидей, сажа въелась в морщины на лице, а манжеты изношенной рубашки давно оторвались и нашли себе иное применение.
Я представилась скупщицей опиума, бриллиантов и редких животных — единственные три нелегальных товара, название которых смогла вспомнить по-вьетнамски. И предположила, что у него могло бы найтись кое-что интересненькое мне на продажу.
— Опиум? — Его глаза загорелись.
Черт. Я еще раз обмозговала свою стратегию, пока он разливал чай. Заморосил дождь.
Через полчаса мне удалось перевести тему с опиума на орхидеи, и я уже готовилась ввернуть речь про леопардов. Чай закончился, и его место занял самогон.
— Нет, — ответил он.
Нет у него дымчатых леопардов, но он знает, где их добыть. Мне надо прийти в понедельник.
Я дала ему понять, что в понедельник буду уже в Китае, осыпая китайцев американскими долларами.
— Сколько долларов? — оживился он.
В такой близости от национального парка рыночная цена двух детенышей леопардов не могла превышать сотни. Я удвоила цену, надеясь тем самым отвадить возможных конкурентов. Это сработало.
Торговец аж подскочил и тут же предложил отвести меня к ним — в хижину в поселке за несколько миль.
— На чем вы приехали? — оглядываясь, спросил он.
Нагруженный двумя рюкзаками «зверь», кое-как работающий на одном цилиндре, был по-прежнему припаркован у забегаловки (по крайней мере, я надеялась на это). Джей, прямо скажем, не пришел в восторг от моей затеи купить детенышей.