Муза киберпанка
Шрифт:
Василий представил себе кричащего и топочущего Бирюкова-Кальяненко, и сразу стало смешно. И едва не заржал самым неприличным образом. Муза махнула рукой, и голова у Василия закружилась.
— Смейся, — разрешила Муза. — Не бойся, она не услышит.
Дверь нараспашку, и не услышит? Василий встал, и выглянул в комнату.
Ему показалось, что он ослеп. Потом понял: не ослеп, а перестал видеть цвета. Ну, в темноте это обычное дело: в сумерках все кошки серы. Что-то там научно объясняется, почему в темноте люди цветов не видят. Но ведь и когда на кухню посмотрел, и там всё было серым-серо!
И тишина. В оба уха словно по комку ваты засунули. Давит, неприятно, ничего не слышно. Василий поймал взгляд Музы и та поманила его рукой. Вид у неё был заговорщическим. Василий на негнущихся ногах вернулся на кухню, и тут же всё вернулось, и цвет и звуки. И запахи. Одуряюще, непереносимо приятно запахло чаем.
— Слушай, ты уже верь мне, или как? — Муза махнула рукой — садись. — Я же вижу, что у тебя и силы есть, и настроение. А Нина через десять минут проснулась бы.
Василий улыбнулся. Проснётся и не увидит рядом — тут же утащит к себе. А вот будить её не хочется. Только попробуй невовремя разбудить, говорит, сразу стукну по чему ближе.
— Не отниму я тебя, — недовольно заметила Муза. — Но кое-что надо обсудить, и сейчас же. Ты же для конкурса рассказ написал?
— Для какого конкурса? — не понял Василий. Муза молча взяла с холодильника газету и протянула. Заголовок статьи был подчёркнут красным фломастером. «В городе есть таланты!», утверждал ни много ни мало сам мэр.
Василий как стоял, так и сел. Ну не помнил, какой такой конкурс! И вообще не помнил, как и зачем написал рассказ.
— Вот именно. Тебе нужно победить, — заявила Муза. — Что уставился? Сколько раз повторять: не я пишу, ты пишешь. Я просто…
И замолчала. И что-то случилось с её лицом, тоска на нём появилось, или что-то подобное.
— Ты просто что?
Муза закрыла глаза и уселась.
— Тебе нужна победа, — она произнесла, не открывая глаз. — Вам с Ниной. Ты ведь хочешь жить с ней, долго и счастливо? Ну?
Василий задумался. Вот ещё не было беды обсуждать с кем-то посторонним самое личное!
Муза вздрогнула и открыла глаза.
— Я посторонняя?! — видно, что ей ужасно обидно. Василий думал, что получит сейчас пощёчину, или что-то подобное, но Муза просто исчезла.
«Пиши сам», услышал Василий не ушами, но явственно. «Раз такой умный, пиши сам».
— Слушай, я обижусь! — он открыл глаза. Нина стояла перед ним, в ночной рубашке. — Ты чего по ночам здесь сидишь?
— Творческий процесс, — ляпнул Василий первое, что пришло в голову. Нина улыбнулась и уселась к нему на колени.
— Слушай, ты пьёшь так много чая! — она посмотрела на открытую, пустую почти жестянку. — Неделю назад она была полная. У тебя сердце не болит?
— Болит, — Василий прижал её к себе. — Но не от чая.
Нина рассмеялась, уже вполне счастливая.
— Мне вчера звонил, представляешь, Кальяненко! Да-да! Сказал, что он рекомендовал твой рассказ на конкурс. Тебя дома не нашёл, мне позвонил. Откуда он мой телефон знает, а? Слушай, я до сих пор не верила, что ты что-то можешь такое написать!
Василия как холодной водой окатили.
— Вот дурачок! — она прижала его голову к своей груди. — Ну ты же понял меня! Кальяненко все знают, а он кого попало рекомендовать не станет. Ты ведь ему кто? Родственник, друг?
— Знакомый, — сумел ответить Василий. И впрямь, с чего бы Кальяненко так хлопотать? А может… нет, про Музу говорить вовсе не хотелось.
— Вот! Просто знакомый. Можно, я прочитаю? Твой рассказ?
— Потом, — Василий почувствовал, что вспотел. Он сам не понимал, о чём речь. Если осознаёшь, что написал что-то, но в упор не помнишь, что, самое время задуматься о душевном здоровье. Ну или просто отдохнуть.
Нина покивала. Не обиделась, понял Василий.
— Тогда пошли со мной! Ну нельзя столько чая пить, правда! А отдых я тебе устрою.
Муза не появилась ни в тот день, ни на следующий. А Василий, едва улучил момент, прочитал рассказ. Странно. Ему понравилось, пусть даже и мысли не было писать в жанре киберпанка, мистика и шпионские романы интереснее! Но вот он, и по всему видно, писал сам Василий. И ведь самый настоящий киберпанк. И, между прочим, не так уж плохо. Не Кальяненко, не Гибсон, не Стерлинг, не Дик… но очень даже неплохо! Нет, на самом деле неплохо!
Ничего не понимаю, думал Василий время от времени. А жизнь шла себе своим чередом, и всё в ней, каждая мелочь, каждое обязательное события дня, оставались прежними. На первый взгляд.
Но Музы не было. А вечером, едва Василий сел за стопку бумаги, ничего в голову не пришло. Ну вообще ничего! Так и сидел, пока не плюнул, мысленно, и не сел смотреть кино, вместе с Ниной.
И — что-то всё-таки случилось. Стоило посмотреть на что-нибудь или кого-нибудь, как виделось многое из того, что раньше не отмечалось.
Скажем, дворник. Его Василий раньше просто не замечал, как не замечаешь привычные предметы обстановки. Дворник, с редким именем Харитон (во дворе его чаще звали «Васильич»), и его верный друг, пожилой ротвейлер Борька. Василий вышел из дому и, неожиданно для себя, заметил Харитона свет Васильевича. Герой социалистического труда, в прошлом были и такие, чинно курил, прислонившись к стволу могучей берёзы, и осматривал свои владения с чувством удовлетворения. Ну да, во дворе всегда чисто и убрано. Борька, с совершенно уже седой мордой, сидел у ног хозяина и зорко следил за порядком.
— Добрый день, Харитон Васильевич, — неожиданно для себя поздоровался Василий и дворник с улыбкой кивнул. Ему явно понравилось, что его заметили. Сочетание телогрейки, фартука и метлы отчего-то притягивало внимание, не отвести взгляда. А ведь он фронтовик, вспомнил Василий, а много ли их осталось теперь? Много ли тех, у кого можно узнать про то время, о подробностях расспросить?
И так повсюду. Каждый дом, каждое дерево, каждый уголок той дороги, по которой Василий уже который год ходил на работу, показали свои необычные стороны. Вроде бы и раньше видел, а не замечал. «Двухствольная» берёза оказалась сказочным птичьим городом, в её почти шарообразной кроне удобно разместились десятки гнёзд. Фонари, это стало совершенно понятно, сутулились, всматриваясь в продавленный асфальт и негромко говорили между собой по вечерам, когда приходила пора просыпаться. А новая знакомая, назвавшаяся Афанасьевной, определённо была из сказки. Вот только кто она, кикимора или Баба-Яга, понять не удавалось.