Музей невинности
Шрифт:
Я, запинаясь, пытался вспомнить: «Движение, это когда люди и грузы...»
— Не так, — поправляла она меня. — Движение — это совокупность общественных отношений, возникающих в процессе перемещения людей и грузов с помощью транспортных средств или без таковых в пределах дорог.
Я очень любил эти вопросы и ответы, они напоминали мне школу, наши уроки, которые почти все мы заучивали, дневники, где были записи о «поведении и прилежании», и, развеселившись, задавал Фюсун свой вопрос:
— А что такое любовь?
— И что же?
— Любовь — это чувство привязанности, которое испытывает Кемаль, когда смотрит на Фюсун, когда она гуляет по дорогам, тротуарам, домам, садам и комнатам
— Хм... Хороший ответ! — подтверждала Фюсун. — А когда ты меня не видишь, любовь проходит?
— Тогда начинается ужасная тяжелая болезнь.
— Вот уж не знаю, поможет ли это сдать экзамен! — Фюсун улыбнулась.
Обычно после таких слов она делала вид, будто не может позволить себе слушать до свадьбы такие фривольности, и в тот день я больше таких шуток не допускал.
Письменный экзамен проходил в маленьком особняке в Бешикташе, где некогда сумасшедший сын Абдул-Хамида Нуман-эфенди коротал время, слушая, как наложницы играют на уде [26] , и рисуя пейзажи Босфора в стиле импрессионистов. Пока я ожидал Фюсун на пороге этого особняка, превратившегося со времен провозглашения Республики в государственное учреждение, ни разу за все это время толком не протопленное, с горечью подумал, что восемь лет назад, когда она мучилась, сдавая вступительный экзамен, мне тоже следовало ждать её у дверей Ташкышла. Если бы я отменил прошедшую в «Хилтоне» помолвку с Сибель, если бы послал мать к родителям Фюсун, посватался бы к ней, за эти восемь лет у нас бы уже родилось трое детей! Хорошо, что у нас еще будет время родить троих и даже больше, если мы скоро поженимся. Я был так в этом уверен, что, когда Фюсун весело выбежала с экзамена со словами: «Я все сделала!», чуть было не проговорился, сколько у нас родится детей, но сдержался. По вечерам мы все еще ужинали всей семьей, правда, уже не так веселясь, как раньше, и по-прежнему часами просиживали перед телевизором.
26
Уд — с арабского буквально «дерево».
Фюсун сдала письменный экзамен на «отлично», а вот экзамен по вождению с треском провалила. Всех, кто приходил сдавать его впервые, «заваливали», чтобы новички осознали, насколько вождение дело серьезное. Мы к этому оказались не готовы. Экзамен кончился очень быстро. Фюсун села в наш «шевроле» с тремя членами экзаменационной комиссии, успешно завела машину и тронулась с места, но, когда она проехала некоторое расстояние, один из сидевших тут же сделал ей замечание: «Вы не посмотрели в зеркало заднего вида!» И, когда Фюсун повернулась к нему, переспросив: «Что?», ей сказали немедленно остановить машину и выйти. Ведь водитель за рулем не имел права оборачиваться. Потом члены комиссии изобразили крайнее недовольство таким плохим водителем, а Фюсун от этого унижения расстроилась.
Следующий экзамен по вождению назначили через четыре недели, в конце июля. Те, кто был знаком с процедурой получения прав и знал бюрократическую систему курсов, экзаменов и взяток, со смехом смотрели на нас, грустных и униженных, и в обшарпанной чайной (на стенах висело четыре портрета Ататюрка и огромные часы) по-дружески советовали нам разные способы, чтобы добиться желаемого. Если бы мы записались в одну дорогую частную автошколу, где занятия вели отставные полицейские (ходить туда вовсе не требовалось), экзамен сдали бы быстрее быстрого, потому что члены экзаменационной комиссии были и совладельцами школы. Учившиеся там могли сдавать вождение на стареньком «форде», специально оборудованном для
Учебник предписывал сотни мелких правил, которые следовало выполнять во время вождения. Экзаменационной комиссии недостаточно было только умения управлять машиной и аккуратно выполнять предписанное, они хотели видеть что-то особенное. Обо всем этом Фюсун абсолютно откровенно рассказал один пожилой добродушный полицейский, поседевший на курсах по вождению и экзаменах по правам: «Дочка, на экзамене ты должна и машину вести, и показывать, как ты её ведешь. Первое — для тебя, второе — для властей».
После наших уроков в парке, когда солнце начинало терять силу, я отправлялся с Фюсун в Эмирган. где, припарковав машину на пристани, думал, что все хлопоты по сравнению с удовольствием пить с ней кофе или лимонад или где-нибудь в кофейне около Европейской крепости чай из самовара — ничто. Однако мы не ворковали, по углам, как счастливые влюбленные.
— Нам в этих уроках везет больше, чем в математике! — сказал я однажды.
— Посмотрим... — осторожно произнесла Фюсун. Иногда за чаем мы подолгу сидели молча, будто были женаты много лет и все темы для разговора давно исчерпаны, и с восхищением смотрели на русские танкеры или на пассажирский пароход «Самсун», отправлявшийся на Принцевы острова, словно на страдальцев, которые мечтают о других жизнях, об иных мирах.
Второй экзамен Фюсун тоже не сдала. На этот раз её попросили сделать кое-что сложное: припарковаться на подъеме, задним ходом. Когда «шевроле» затрясся и заглох, её опять оскорбительным тоном заставили выйти из машины.
Какой-то человек из числа праздных прохожих, разносчиков чая, отставных полицейских или тех, кому тоже предстояло сдавать экзамен, увидев, что машина едет обратно, а на водительском кресле опять сидит экзаменатор-очкарик, вздохнул: «Завалили девчонку!», и несколько стоявших рядом мужчин рассмеялись.
На пути домой Фюсун молчала словно в рот воды набрав. Ни о чем не спрашивая, я доехал до рынка Ортакёй. Мы посидели в небольшой пивной, и я заказал по стаканчику ракы со льдом.
— Фюсун, жизнь коротка и прекрасна, — после нескольких глотков я попытался её успокоить. — Хватит сражаться с этими извергами.
— Почему они такие мерзкие?
— Хотят денег. Давай заплатим.
— По-твоему, женщины не могут хорошо водить машину?
— Не я так думаю, они...
— Все, все так думают...
— Милая, хоть в этом не упрямься! Выбрось все из головы.
Я тут же пожалел о сказанном и подумал, что мне бы хотелось, чтобы последние мои слова она не услышала.
— Я никогда в жизни ни в чем не упрямилась, Кемаль, — ответила строго Фюсун. — Просто когда тебя унижают, когда пятнают твою честь, нельзя склонять голову. Я тебя сейчас кое о чем попрошу, а ты, пожалуйста, выслушай меня серьезно. Потому что я настроена решительно. Права я получу без всякой взятки, и ты смотри не вмешивайся. И у меня за спиной платить не пытайся, знакомых не ищи, я все равно узнаю и очень обижусь.