Муж подруги
Шрифт:
Глаза волчьи. Силой давит. Лицо застывшее, будто каменное, и только в глубине зрачков огонь. Опасностью веяло от него, презрением, злостью. Запахом сигарет. Запретным желанием, что он в ней будил. Взрывная смесь, страшная.
– Не находишь, что это не прилично приходить ночью к одинокой девушке в дом?
– проговорила Алена, пряча свой страх за холодом обиды.
– Да что ты? Ну мы же не совсем чужие друг другу?
– протянул мужчина и шагнул через порог.
Ей пришлось попятиться, потому что он надвигался как скала. Взгляд уперся в широкую грудную клетку Власа. И мысль эта дурацкая... Что он не изменился ни на йоту, такой же красивый и сильный, только... Теперь он стал жестоким. Раньше он никогда не был с ней жестоким.
Раньше она его просто не знала.
Грудь мужчины оказалась как-то слишком близко перед глазами, он глубоко вдохнул, крепкие, стальные (она знала, что именно стальные) пластины мышц пришли в движение. Раньше бы она накрыла его сердце рукой.
Нет.
Алена отступила на шаг и подняла на него глаза.
– Что тебе нужно Влас?
– Я же сказал, есть разговор.
глава 21
Состояние, черт бы его побрал... Нервное напряжение так вздернуло ее, что казалось, будто в позвоночнике ледяной штырь. Только недавно она испытывала смятение, не знала, как с ним заговорить, как предупредить, потому что ее мучила совесть. А вот он сам, своими ногами пришел, а у нее внутренний протест такой, что слова не идут.
Не хотелось ей говорить ему ничего, потому что от его надменной презрительной холодности, взвивалось бешенство. Выставить за дверь его хотелось.
Но не бороться же с ним. Это было ниже ее собственного достоинства.
Алена плавно повернулась и шагнула в сторону кухни. Раз уж она вынуждена терпеть его присутствие, так уж лучше чаю заварить. Во всяком случае, будет, чем от него отгородиться.
Коридорчик узкий, маленький, всего в два шага. Но он как-то слишком быстро и слишком близко оказался за ее спиной, и время как будто замерло. Не стало вдруг дыхания, все сфокусировалось на ощущении его большого сильного тела рядом. Ей даже показалось,что он склонился лицом к ее волосам...
И вдруг он так же резко отшатнулся, а два шага до кухни закончились.
Состояние! Когда в ушах шумит, а руки трясутся.
– Присаживайся, Влас.
Повернуться к нему спиной, проговорить так, чтобы голос не дрожал, включить чайник.
Но он не шелохнулся, Алена поняла по звуку. Обернулась, Влас так и стоял в дверях, прислонившись плечом к косяку. На миг заболели глаза, потому что он был слишком красивый и родной. Чушь.
Ей показалось, что в его глазах полыхнуло ответное зарево, он отвернул лицо, прокашливаясь и скрестил на груди руки. Сердце сжалось, от собственной глупости и ощущения потери.
– Тебе какой чай, черный, зеленый?
– Мне все равно. Любой, - ответил он, отряхивая одной рукой джинсы.
Чайник щелкнул, Алена опустила пакетики в две кружки, залила кипятком. Одну поставила на столик, другую, свою любимую, взяла в руки и отошла к подоконнику. Быть от него подальше, так надежнее. И сделала наконец это - отгородилась от него кружкой, скрыла за ней лицо.
Состояние... Хуже не придумаешь. Холод, смятение. Он был чужеродным телом, которое хотелось вытолкнуть. И одновременно был безумно притягателен и красив.
И он был чужой!
И он ее ненавидел.
Это ощущалось кожей.
Хорошо, пусть быстрее говорит. Зачем пришел и уходит.
– Что ты хотел Влас?
До этого он так и стоял не шелохнувшись. Смотрел куда-то в угол на сложенную в пластиковую посудину картошку. А тут будто отмер, бросил на нее взгляд, от которого ей показалось, холодная волна прошлась по телу, поднимая коротенькие волоски и осела затылке. Алена невольно потерла шею под волосами, он проследил ее жест и сглотнул.
И тут же проговорил, опуская руки:
– Я хочу знать, что вы мутите напару с моей женой. Подружки.
Подружки? Мутите? Столько презрения, казалось, он эти слова выплюнул. Алена сразу почувствовала себя запачканной. Какого черта?
– Да, мы подруги, что в этом плохого? И почему ты решил, что я должна что-то мутить с твоей женой?
– спросила она, преодолевая желание вспылить.
– Потому что вы обе врете..
Боже, сколько яда... Вот это был предел.
– Да? А ты, значит, говоришь только правду?
– хмыкнула она.
Он резко подался вперед, глаза сделались какие-то яростные, страшные. Снова скрестил руки.
– Я, во всяком случае, никого не предавал, как...!
Сердце сдавило обидой, так, что даже злость потухла.
– Да, - проговорила Алена, глядя мимо него.
– Ты просто бросил меня и исчез. Ну да, действительно, что тут такого, попользовался и выбросил на помойку.
Не было больше сил держать это в себе.
Колючей волной рванулась в душу память, как ей убитой, опустошенной потерей ребенка, пришлось еще услышать от Игоря торопливое:
– Ты что, его вечно ждать собралась?
Жалостливое:
– Аленушка, уехал этот твой парень давно, за квартиру с хозяином рассчитался еще неделю назад. Теперь я ее снимаю. А ты, глупая, все сидела, ждала? Господи ты Боже мой, это что же делается-то... Ну пойдем-пойдем-пойдем...
И снова жалость, калечащая душу, страшная в своей правдивости.
– Хорошо, что я зашел, а то попалась бы какому-нибудь уроду. Как будто мало ли их тут шастает.
А у нее перед мысленным взором опять та банда мотоциклистов, и больно, и трясет от страха, и все плывет перед глазами.
Но то была память, а здесь и сейчас...
– Я?!!
– ощерился он, яростно сжимая кулаки.
– Я никогда не бросал тебя! Никогда! И ты это прекрасно знаешь. Я просто не...
Предел наступил, переполнилась чаша!
В этот миг Влас словно провалился в прошлое. Он снова видел перед собой ту захолустную больничку, где отлеживался тогда. Облупленные серые стены, серое, застиранное, в дырах белье, отдающее фармалином. Судно под койкой. Домой было нельзя, никуда нельзя, Игорь помог, упрятал его сюда. Потому что Влас не мог допустить, чтобы дома узнали. Но самое главное - он не мог подставить под удар ЕЕ - олененка. Он же просил Игоря, как только пришел в себя.