Муж, жена, любовница
Шрифт:
– Ну и что же? Что ты имеешь в виду?
– А вот то самое, дорогая Юлечка. – Голос на том конце провода зазвенел от напряжения. – В приличные места ты уже и позвонить не можешь. А про нас думаешь, что мы тебя всякую примем, и с болезнями срамными – тоже? Ну уж нет, тут ты ошибаешься.
– Да не бойся, Тамара, мне от вашего дома, а тем более от тебя лично ничего не надо. Просто Федор должен продиктовать мне один важный телефон. Это для дела.
– Ну, разумеется, ты все еще считаешь, что Федор готов бежать за тобой хоть на край света. Доигралась, теперь уже не побежит. У нас семья, мы с Федором прожили двадцать лет вместе, и я не
Юлия не верила своим ушам. Она хорошо знала этот менторский Тамарин тон – так она, верно, отчитывала своих нерадивых студентов, так иногда говорила с продавщицами и официантками. Но чтобы таким тоном старая приятельница разговаривала с ней?!
– Послушай, профессор Рудак, давай поговорим спокойно, – пытаясь сдержаться, очень тихо произнесла она. – Неужели ты ревнуешь меня к Федору? Или просто боишься заразиться, беседуя со мной по телефону? Ты же все-таки цивилизованный человек. Я попала в беду, и мне хотелось бы что-то обсудить со своими старинными друзьями...
– Поздно обсуждать, – с металлическими интонациями ответила собеседница. – Я хотела действительно как настоящий друг помочь твоей семье. Ты меня не поняла.
– Каким образом? На что ты намекаешь?
– Это я прислала тебе фотографии в новогоднюю ночь. Ты помнишь?
– О господи, еще бы! Так это ты? Никогда бы не додумалась.
– Я хотела, чтобы ты обрела свое женское достоинство, чтобы перестала быть рабой мужа...
– Ты своего добилась. Я теперь раба другой субстанции. Можно считать, ты мне помогла, исправила меня на всю оставшуюся жизнь.
– Довольно, Юля. Слушай меня внимательно. Прошу тебя нам больше никогда не звонить и не искать встреч с Федором. Ты теперь можешь только скомпрометировать приличных людей. – Ну вот, механически отметила про себя Юлия, уже и зазвучали новые нотки – плохо скрытого злорадства, желания уязвить, сделать побольнее... – Разговаривать нам обоим с тобой не о чем. Ничего общего у нас с тобой отныне нет и быть не может.
Этого вынести было уже нельзя. Юлия молча нажала отбой. Все. Друзей Рудаков у нее больше нет. Сразу двоих. Неужели и Федька сдрейфил? В Тамаре и раньше проглядывали замашки стервы, близкими подругами они с нею не были. Но Федор?.. Видно, и вправду не существует истинной дружбы между мужчиной и женщиной.
Что ж, теперь она совершенно одинокая женщина и к тому же неизлечимо больная, заразная, представляющая опасность для окружающих... Знай свое место. Ты – изгой, ты – пария, ты – прокаженная. Нет, даже хуже, чем прокаженная. У тех был хотя бы свой остров, а ты одна, одна, одна... И Юлия горько заплакала.
Как раз в эту минуту раздался звонок сотового телефона. Это оказался Федор. Крепко подвыпивший, он звонил, видимо, из ресторана – ей были слышны музыка и стук столовых приборов.
– Юлечка, деточка, я тебе не мог раньше позвонить. Был очень занят.
– Понятно, Федор. И что ты мне скажешь?
– Я этого парня не могу найти. Он куда-то уехал, наверное, насовсем. Его нет в Москве.
– Ну что же, будем искать другого.
– Ты только не обижайся, ладно? И домой нам лучше не звони, я сам буду... я постараюсь с тобой связываться. А то Тамарка всю жизнь меня к тебе ревнует, а теперь – у-у-ух! Ты же ее знаешь, если что в голову вобьет – то все, хоть умри, а ее не переубедить.
– Да ладно, дело житейское. Спасибо тебе за звонок. Молодец, что не забыл.
– Я тебя никогда не забуду. Я тебя буду всю жизнь помнить... – В трубке послышались пьяные всхлипывания.
– Феденька, я же еще не умерла, скажешь такие золотые слова на моих похоронах. Береги себя, Федор, ты умный и сильный. Я тебя тоже не забуду. До свидания.
Так, ну вот теперь уже действительно все. Точка в истории их двадцатилетней дружбы поставлена. Определенность – лучше всего.
Остался еще один важный вопрос – проживание матери. Пока, на лето, ее надо бы пристроить где-нибудь за городом. Зимой-то у нее все налажено, она будет и дальше жить с сестрой Полиной в своей городской квартире. А вот сейчас, в жару, ее нельзя оставлять в пыльной и душной Москве. В Чивереве, в доме Алексея, внуки и зять долго ее не вытерпят. Надо найти пансионат. И здесь может помочь опять же незаменимый доктор Гена. Уж он-то знает, где сейчас проводят летнее время в меру обеспеченные пациенты преклонного возраста.
Через день Юлия уже отвезла мать под Рузу, где на берегу Москвы-реки стоял санаторий какого-то творческого союза – не то литераторов, не то композиторов. Мать была в восторге. Ей все понравилось – и публика, и обслуживание. На полтора месяца Юлия решила проблему, а потом будет видно.
По дороге мать говорила только о самом для нее главном – о том, как часто Юлия собирается снабжать ее деньгами, обсуждала, что ей удобнее – почтовый перевод или счет в сберкассе. К счастью, она уже не выступала со своими обычными разглагольствованиями вроде «я тебя вырастила, воспитала и выучила – ты обязана мне помогать», а сидела притихшая, смотрела по сторонам, жаловалась на свои недомогания и боялась спросить Юлию, в чем заключается ее болезнь. Уже при подъезде к санаторию мать произнесла то, что, очевидно, приготовила давно, да не осмеливалась высказать: «Я всегда знала, что Алексей доведет тебя до чего-нибудь ужасного, нельзя было выходить замуж за нищего». Юлия усмехнулась, но никак не отреагировала на эти слова. К чему? Объяснять, что именно произошло между нею и мужем, было совершенно бессмысленно.
Когда Юлия оформила Марию Михайловну у администратора, мать еще раз спросила, куда ей звонить. Поинтересовалась, кто именно заберет ее отсюда и что будет, если за ней никто не приедет? Юлия терпеливо повторила, что обязательно организует встречу, напомнила, чтобы мама не волновалась, а отдыхала спокойно, принимала процедуры, больше гуляла и думала только о хорошем. На прощание мать не поцеловала ее, а лишь помахала рукой. «Вот старая балда, – беззлобно подумала дочь, – чего она боится? В ее возрасте все процессы замедляются, и если бы она даже подцепила мой вирус, что весьма маловероятно, то и эта болезнь вряд ли успела бы развиться». Впрочем, теперь Юлия уже знала, что страх и людская подозрительность не подчиняются никакой логике – мать вряд ли хорошо представляла себе, о каком вирусе идет речь, но на всякий случай старалась держаться от нее подальше.
Так, и эта проблема с плеч долой. Теперь оставалось собрать вещи на Кутузовском, ушить летние платья да залечь по полной программе в больницу.
Начать стоило со второго. Все платья были уже при ней, в гостинице, и по приезде из санатория Юлия позвонила своей портнихе Олечке. Та оказалась дома.
– Здравствуй, Олечка, давно тебе не звонила.
– Здравствуйте, Юлия, я вас узнала.
– Оля, у меня накопилось много работы для тебя. Ты не могла бы приехать ко мне сегодня или завтра?