Мужчина моей мечты
Шрифт:
Впрочем, не все было так романтично и безоблачно.
На следующий день, когда мы с Темой вышли немного поиграть на площадке перед отбытием в зоопарк, меня неожиданно стали спрашивать, действительно ли моя сестра сделала все, чтобы я была счастлива. Действительно ли эта святая женщина без обручального кольца умоляла отца ребенка вернуться ко мне и не бросать мальчика на произвол судьбы (читай «на произвол жуткой безмозглой мамаши»).
– Это Галка так сказала? – чуть не задохнулась от возмущения я. – Она все врет!
– И то, что ты практически отказалась к нему вернуться? – ехидно переспросила соседка из дома напротив,
Я мысленно плюнула через левое плечо.
– А кто сказал, что меня звали куда-то вернуться? Да если бы и звали, я бы не пошла!
– Да что ты, – недоверчиво улыбнулась соседка. – Это же глупо!
– С чего ты взяла? А может, он подонок!
– А еще она сказала, что это все ваша Олька вас сбивает. Я не сама придумала, она всем так сказала, – соседка развела руками, показывая, что она ни при чем и к этим сплетням отношения не имеет. «За что купил – за то продаю».
– Боже мой, да кому ты веришь! – воскликнула я, в бешенстве пытаясь придумать что-то, что свело бы мою сестрицу к состоянию таракана, попавшего в ловушку «Глейд».
– Она говорит, что почти уговорила вашего бывшего к вам вернуться! – с удовольствием подлила масла в огонь соседушка.
– Так вот, знай. Она сама позвонила моему бывшему, потому что все это время была в него влюблена, – искренне и честно призналась я соседке.
– Да что вы говорите! – загорелись от восторга ее глаза. – И что, он знал об этом? Или даже не догадывался?
– Да, именно. Она его пригласила под предлогом воссоединения с моим сыном, а сама встретила его в нижнем белье. Когда я вчера вернулась, они уже совокуплялись. Прямо в бабушкиной комнате, на глазах у ни в чем не повинной старушки. Я ее потом весь вечер отпаивала валерианкой.
– Сестру?
– Нет, бабулю. Одно радует, что у нее склероз и наутро она уже ничего не помнила, – на ходу вдохновенно сочиняла я.
– Так, значит, у твоей сестры роман с твоим бывшим? – уточнила соседка.
– Именно! – разглагольствовала я.
– И как ты это перенесла? – поинтересовалась соседка.
Я пожала плечами.
– Поверь мне, ничем хорошим это не кончится. Уж я-то знаю этого типа. Поматросит мою сестренку и бросит. Бедняжка (тут я всхлипнула)!
– Действительно, бедняжка, – раздался знакомый голос за моей спиной.
– Михаил Артурович?! – ахнула я и немедленно покраснела.
– Вы мне только скажите, когда мы с вами договорились пойти в зоопарк – до моего совокупления со старушкой или после? – Его глаза смеялись, искорки этого смеха рассыпались вокруг и отражались в лужицах на асфальте.
У меня моментально пропал дар речи, но поскольку Михаил Артурович знал меня не первый день, он не стал допекать меня разговорами. А просто взял за руку и повел со двора прочь, в сторону своей машины. А соседка осталась сидеть, раскрыв рот и прикидывая, кому рассказать обо всем этом в первую очередь.
Глава 3, напоминающая последнюю серию мексиканского сериала
Всегда, все двадцать пять прожитых мною лет я страстно, неудержимо и преданно любила выходные. Градус моей любви, конечно, менялся. В грудном возрасте, наверное, любой мой день казался выходным, но не думаю, что я это как-то серьезно ощущала. Когда родился Темка, дни опять слились в одну трудовую кашу и воскресенье напоминало обычный день недели. Кормление-стирка-уборка-прогулка. Памятник тому, кто придумал памперс, и застрелить того, кто установил на него такую цену. Были моменты, когда я льстиво подлизывалась к Галине, чтобы раскрутить ее на пачку-другую. Да, тогда выходных у меня не было. Особенно сильно я ждала пятничного вечера, когда училась в школе. От всех других дней пятница отличалась прежде всего отсутствием уроков, а также восхитительным правом смотреть телевизор, пока глаза не вылезут из орбит. Вернее, пока не отрубишься прямо перед теликом. Суббота – главный сонный день, когда ничто, абсолютно ничто на свете не должно вырывать тебя из объятий Морфея, кроме всемирного потопа и, пожалуй, танков, идущих по улице в направлении Кремля. А что, такое у нас в Москве уже бывало! Однако моя сестрица считала святой своей обязанностью зайти ко мне субботним утром, чтобы уточнить, купила ли я соль или, скажем, буду ли я на обед мясную кулебяку? А когда я, сонная и злая, бегала по дому и пыталась прибить Галку тапкой, она орала: «Ну ты видишь, мама, какая она нервная!»
Мама всегда вставала на сторону Галины. Ольга считает, что у нее есть перед моей сестрой какое-то подавленное чувство вины, от которого мама поощряет теперь любые Галочкины сумасбродства.
– Ну почему я должна прислушиваться к ее мнению? Что, ее жизнь чем-то выгодно отличается от моей? – упиралась я, когда мама шепотом говорила, что «Галочка-де желает тебе добра, сделай, доченька, как она говорит. Не ссорься с сестрой. Она – самый близкий для тебя на земле человек!» – патетично добавляла мама и уходила в комнату к бабуле, чтобы украдкой всплакнуть.
На мой взгляд, Галина – самый далекий от меня человек на земле. Мне порой кажется, что моя милейшая бабушка понимает меня гораздо лучше, хотя ей на вид лет сто и она часто меня с кем-то путает.
– Ты испортила мне жизнь, – не устает повторять Галина. Она убедила в этом и маму, хотя, убейте, но я не понимаю, чем я могла помешать Галке трепаться с многочисленными подружками и безуспешно искать мужа.
– Ты испортила ей жизнь, потому что родилась и украла у нее добрую половину родительской любви! – открыла мне глаза на ситуацию Ольга.
Я возмутилась, ибо не могу считать себя виноватой в том, что делала, находясь в грудном состоянии.
– Что же мне теперь, не стоило и на свет появляться?!
– А ей от этих аргументов не легче. Любой старший ребенок – свергнутый король. И всю жизнь он будет бежать вперед, чтобы достичь прежнего могущества.
– Только у него это не получится, – позлорадствовала я.
– Ага, и из-за этого она будет всегда пытаться уничтожить источник своего падения, – «утешила» меня подруга.
Примерно так наши отношения и складывались. Из года в год сестрица словно бы доказывала себе, что я бесполезное, никому не нужное недоразумение, по чистой случайности появившееся на свет. И в этом непростом и неблагородном деле вот уже четыре года главнейшим ее аргументом служила моя беременность и неудавшаяся личная жизнь. Она наслаждалась моим падением, ей до такой степени нравилось видеть, что я одинока и несчастна, что она была готова кормить меня и поить, чтобы только не выпускать из того подавленного состояния, в котором я вышла из роддома.