Мужчины о счастье. Современные рассказы о любви
Шрифт:
Задремал и тут же проснулся. Уже пять утра. Начал сборы. Помылся, побрился, почистил зубы и с особой силой осознал, что делает это здесь в последний раз.
Потом заварили «коня». Присели в проходняке. Серые, какие-то войлочные лица «коллег» были напряжённы, будто они тоже освобождаются. Смеются, говорят что-то, но Вадим их не слышал – снова отъехал туда, где Алла, Савка и Фома. Савку он помнит. Алла тоже приезжала на свиданки. А вот «второго», Фомку, который родился без него, он ещё ни разу не видел. Три годика уже пацану! Как же он обнимет это маленькое, родное тельце и будет нюхать за ушком, будет отодвигать пальцем маленький обшлаг рукава и сжимать ладошку.
– Ну, что, давайте, братцы,
Уважительно выслушивал наставления, пожелания и благодарственные слова, а сам томился и ждал, когда они уже все свалят на просчёт.
Наконец-то остался один. Придирчиво осмотрел вещи и самого себя.
«Ну, вот и всё, Вадим. Да – всё!»
Всё так и было – пришли «пехотинцы», назвали фамилию, барак. И он подумал, что это неправда, это не с ним, что документы и фамилию перепутали. В дежурке стояли сотрудники спецчасти, и ему показалось, что они смотрят с завистью – они-то знают, какие чувства он сейчас переживает, и представляется им, наверное, что на воле его ожидает более комфортная, богатая и свободная жизнь, чем у них, рядовых тюремщиков, которые остаются здесь. Дежурный сверял фото, спрашивал статью, задавал вопросы личного характера, проверяя, тот ли освобождается, кто указан в бумаге. Вадим поворачивался в профиль и анфас, отвечал, путался, не мог вспомнить девичью фамилию матери, слышал свой голос со стороны. Выдали справку об освобождении, удивительно длинную, сантиметров двадцать. В здании администрации женщина-бухгалтер отсчитала деньги. Удивительно, но бумажки эти не изменились с тех пор. Этажом ниже ему повстречался лагерный психолог. На радостях Вадим приготовился сказать ей: «До свидания»… Но она приставила палец к губам и сказала: «Прощай».
Во дворе он достал свою зубную щётку, торжественно сломал её и выбросил в мусорку. Вадим вышел, увидел свободный мир и почувствовал себя астронавтом в открытом космосе. Там тоже валил снег. Крупные, густые хлопья. Снег свободы. Казалось, природа торжествует. Сам воздух, точно такой же, как и в тюрьме, здесь был другим. И только теперь он вздохнул полной грудью. Только теперь понял, что всё это время не мог дышать свободно, словно лёгкие что-то стискивало.
Он не надеялся, что его будут встречать. Выкурил первую «вольную» сигарету, осторожно перешёл дорогу и поднял руку, не веря, что делает это и что кто-то остановится. Почти сразу остановилась советская машинка. Молодой паренёк, услышав адрес, охотно кивнул головой. ещё за сто рублей Вадим попросил телефон позвонить. Тот отказался от денег и сам набрал названный номер.
– Это недорого, у нас один оператор, – и радостно протянул телефон. – Взяли, говорите!
У Вадима задрожали руки.
– Привет, родная, – в горле что-то щёлкнуло, дыхание перехватило. – Я освободился.
– Здравствуй, Вадим. Поздравляю.
Его имя в её устах прозвучало официально, и голос был испуганный и делано равнодушный. Когда женщина, начиная телефонный разговор, называет тебя по имени – это плохой знак. Она хотела сказать ещё что-то, но замолчала.
– Я еду… к вам.
– Не знаю… ну, приезжай.
– Что-то случилось, Алла?
– Я не хотела тебе говорить… Второй – не твой.
Вадим продолжал говорить с нею так, словно бы ничего не произошло, мол, подумаешь, ну и что такого, ничего страшного. А когда она положила трубку, он всё ещё продолжал держать телефон возле уха.
– … – сказал водитель.
– Что?
– Ну, в смысле, куда теперь?
– Туда же.
– Вы курите, если хотите.
Вот и началось то, что мучило и томило его. Чего-то подобного он и ждал. Может быть, это ещё не самое страшное… А город не изменился совсем. И во дворе всё как обычно. Соседки сидят так же, как будто всё было вчера. Лощёные, розовые,
– Папа! Папа! – поскальзываясь, чуть не падая, он бежал по коридору.
Вадим скинул рюкзак и присел.
– Папука мой пиехал! – Мальчик бросился ему на шею.
Вадим замер, зажмурился. Это и был тот самый «второй». Он прижимался к нему всем тельцем и похлопывал ладошкой по лопатке. Живой мини-человек – всю спину можно разом закрыть ладонью.
Это тюрьма, наверное, что-то сделала с ним – обиды не было. Вадим примерно представлял, как всё могло произойти. Алла не любила и не умела пить. Но иногда, очень редко, могла напиться. И тогда она отключалась так, словно бы умирала – с ней можно было делать что угодно, – она ничего не чувствовала и не помнила. Впервые это случилось в Кацивели, на отдыхе. Наутро, после пьянки, она спросила: почему я голая? А в итоге родился Савва. Он назвал его так в честь Морозова. Теперь этот вот малыш. И Алла не делает аборты. Понятно, она же «зелёный патруль», «Гринпис».
На кухне в напряжённой позе сидел большой уже мальчик. Он, не отрываясь, смотрел мультфильм.
«Савка!»
– Привет, Савва!
Мальчик дёрнулся и что-то прошептал под нос.
– Савва, сделай потише! – Алла выглянула.
Показалась. В халате, взъерошенная какая-то. Наверное, спала.
Через минуту вышла. Хорошо, что ребёнок висел на шее. Вадим не знал, что с ней делать.
– Привет, – сказала она ему.
– Привет.
Как с работы пришёл. Она была серьёзная, её лицо ничего не выражало. Вадим чувствовал смущение и скованность, как перед незнакомой женщиной, к которой неравнодушен. Он понимал, что сближение произойдёт не сразу, что всё нужно начинать заново, может быть, как в юности, когда напиваешься, чтобы преодолеть робость.
– Ты есть хочешь?
– Нет, Алла. Кусок в горло не лезет.
Он заметил, что она избегает оставаться с ним в комнате один на один. В ванной конурке едва мог двигаться: вошёл, прикрыл дверку и уронил детские полотенца с низких крючочков, повесил, повернулся в другую сторону, смахнул какие-то женские пластиковые бутылочки. Посмотрел на себя в зеркало и будто заново увидел – худое, землистого цвета лицо, вот почему все люди казались такими лощёными и загорелыми. Погладил короткий ёжик, понёс руку обратно и сбил со стеклянной полочки стакан с детскими зубными щётками. Нагнулся собирать и крепко стукнулся лбом о край раковины.
Он думал, что выйдет и найдёт новый, совсем уже западный мир, а вернулся в Советский Союз. Та же площадка за окном, команда каких-то восточных людей скребёт её лопатами. Та же громоздкая «стенка» в большой комнате, тот же ковёр на стене. У входа – шифоньер, у которого, если открыть двери, в «залу» уже не пройдёшь.
– А вы ёлку не поставили? – вежливо поинтересовался он.
– Да нет, – задумчиво пожала плечами Алла. – Так, гирлянды повесим на стену – и всё. Елка сохнет, осыпается, для ребёнка опасно.
Алла ходила с потерянным видом, совершая какие-то хаотические движения. Всё в ней и в квартире говорило о том, что она давно привыкла жить без мужчины. И словно бы до конца не верила, что он вернётся.
– Мы в «Ашан» собирались сходить с Савкой.
– Куда?
– А, это сеть французских гипермаркетов… – Он вспомнил, что, когда Алла произносила какие-то непривычные для себя пафосные слова, у неё немели и неестественно кривились губы. – Фомку к маме отведём. Ты пока располагайся, отдыхай.