«Мужчины, Женщины и Моторы»

Нойбауэр Альфред

И еще–организация! — Бог ты мой! — у меня волосы встают дыбом, когда я вижу, как зрители располагаются у самого края трассы, — как будто бы они не собираются наблюдать за схваткой на скорости в 200 км/ч! Хотя громкоговорители и выплёвывают в воздух предупреждения, но никто их не слушает, а ограждений почти нет. У меня плохие предчувствия. И, к сожалению, эти предчувствия становятся ужасной реальностью.

К этому надо прибавить, что мы находимся в Чехословакии, в которой нас не очень–то любят в это напряжённое время и смотрят на нас не особо дружелюбно.

Как я и опасался,

в этой гонке с самого начало многое не задалось. Между мною, Карачиоллой и Браухичем возникла ссора из–за стартовых мест, против меня даже образовался тайный заговор, о котором я узнал много позже.

Роземайеру снова удался лучший старт. Моторы Auto–Union более эластичны, «вытягивают» быстрее наших, этого у них не отнимешь. Карачиолла устремляется в погоню. И тут происходит один инцидент за другим.

Херманн Ланг разбивается. Его машина убивает двух зрителей.

Maserati Пауля Пича загорается, но он отделался легким испугом.

Нуволари хочет старым способом обойти молодого Х. П. Мюллера из Auto–Union в повороте, но при этом маневре сам вылетает с трассы.

А у Роземайера, за которым гонится Карачиолла, слегка сдают нервы. Он слишком сильно рискует и немедленно оказывается на ближайшем картофельном

поле, но без того, чтобы сделать себе больно.

— Признаюсь, — я довольно потираю руки, — ведь теперь «Каратча» и Mercedes уже не лишить победы.

Или все–таки нет…? Внезапно у меня глаза вылезают из орбит. В стиле бегуна на длинные дистанции, как Нурми, в нашу сторону через поле бежит человек в разорванном комбинезоне и уже издалека размахивает руками. Я просто обалдеваю — это ведь Бернд Роземайер!

Парень пробежал сюда два километра от места аварии. А в Auto–Union уже поняли и уже дают сигнал Мюллеру остановиться: Бернд Роземайер хочет перенять его машину.

Вам следовало в тот момент видеть старого Нойбауэра! Я работаю на полных оборотах, пугаю механиков, требую флаги, сигналы. Мне нужно предупредить Карачиолу, ведь я уже дал ему приказ замедлиться, чтобы поберечь мотор. Ему следует знать, что Роземайер снова в гонке.

Я смотрю на часы. Еще десять секунд и Карачиолла промчится мимо боксов. Я беру красный флаг. Это означает: «Опасность… Полный вперед!»

— Вон, — приближается серебристая точка, увеличивается, я хочу поднять руку… Что случилось?

Кто–то держит меня железной хваткой, хватает за обе руки и не даёт пошевелиться. Я пытаюсь вырваться, мычу от ярости как бык. Раз! — и Карачиолла промчался мимо.

Я освобождаюсь, немедленно поворачиваюсь и вижу перед собой смеющееся лицо Бернда Роземайера.

— Извините, господин Нойбауэр, — кричит он уже на бегу к боксам, — это была чистая самооборона!

Сразу после этого он прыгает в машину Х. П. Мюллера и мчится прочь, вдогонку ничего не подозревающему Карачиолле. С наибольшим удовольствием я бы влепил парню оплеуху, — но потом я все–таки не могу удержаться от смеха. Вот так сорванец!

Роземайер несется как сумасшедший. Его так заносит в поворотах, что я не дал бы за его жизнь и ломаного гроша. И он догоняет. Секунду за секундой…

Но затем мне все–таки удается предупредить Карачиоллу, Руди поддаёт газу и доставляет просто эстетическое удовольствие наблюдать, как быстро и чисто он проходит повороты.

Карачиолла не оставляет Бернду не единого шанса. Он побеждает. Второе место с трудом сохраняет за собой Манфред фон Браухич, сразу за ним следует Бернд Роземайер, который посреди гонки совершил забег на своих двоих.

Снимаю шляпу перед этим парнем! Я знаю только одного гонщика в мире, который способен на подобное. Этого гонщика зовут Рудольф Карачиолла.

Карачиолла уже тогда, перед второй мировой войной, был чем–то вроде легенды, почти как памятник.

Вы ведь знаете, какие они–эти памятники. Люди смотрят на них, листают каталоги, говорят о них, но в остальном–они не трогают. Но Карачиолла необычный памятник. Он человек из плоти и крови, как вы и я, человек, чья жизнь полна удач и трагедий.

С самого первого дня он сражался в одиночку. Сначала против старых бойцов Лаутеншлагера, Вернера, Зальцера и также–против меня, толстого Нойбауэра, тогда, в двадцатых годах, когда он впервые появился в Mercedes как маленький незаметный продавец машин. Позже, уже знаменитым и когда Германия не строила больше гоночных машин, он, также в одиночку, противостоял всей международной элите Италии, Франции и Англии–с неким Альфредом Нойбауэром в качестве оруженосца. И, наконец, опять один, он сражается против молодёжи, штурмующей его трон, — в первую очередь против Бернда Роземайера, но и против Херманна Ланга, и всех прочих.

Рудольф Карачиолла–не «герой», как Бернд Роземайер, весь свет жизни которого уложился в два–три года. Но скажем честно: чертовски тяжелее сохранять свое доброе имя на протяжении трех десятилетий, которые не могут обойтись без поражений и неудач.

Так что Карачиолле пришлось тяжелее, чем блестящему Бернду с улыбающимся молодым лицом, ставшему идолом целого поколения.

Как бы странно это не звучало: рейнцу Карачиолле пришлось тяжелее даже из–за его странного, звучащего на итальянский манер имени, которое произносится совсем не так легко как «Бернд Роземайер», например. Берлинцы сразу это заметили. И по своей вечной привычке они уже скоро звали его не иначе как «Карач». И так оно и осталось — на всю жизнь.

[…]

В то время, когда Карачиолла проводил свои первые гонки в берлинском Грюнвальде, на завод Daimler в Штутгарте–Унтертюркхайме прибыл некий Альфред Нойбауэр из Вены. Он прибыл в свите нового главного конструктора доктора Фердинанда Порше–и перенял руководство отделом испытаний. Рудольф Карачиолла тогда еще был равен нулю, зато Альфред Нойбауэр уже «важная птица».

Если позволите, я ненадолго отвлекусь: в конце концов, в воспоминаниях господина Нойбауэра нужно сообщить кое–что и о становлении самого господина Нойбауэра. Но не бойтесь: я не буду вас мучить длинными историями из моего детства, юношества или службы в армии. Я знаю, что сражения между Карачиоллой и Роземайером интересуют вас намного больше, чем мои школьные оценки. Однако надо заметить, что в 1923 году «толстяк Нойбауэр» еще совсем не толстый, а напротив, — стройный человек тридцати двух лет, о котором говорят «в