Мужская верность (сборник)
Шрифт:
Итак. Существует богатый человек. Бизнесмен. Часть капитала он решил вложить в Россию. Русский рынок привлекает деловых людей. Наиболее надежный отсек – русское кино. Составлен совместный проект с советским телевидением: пять серий о России. Миру надо дать представление о том, что такое Россия. На Западе ничего о ней не знают, кроме слова «Сибирь». Это слово пришло от пленных немцев. Многие думают, что в России очень холодно и по улицам ходят медведи.
Богатый человек пригласил ведущих режиссеров мира, в том числе и Феллини.
Федерико
– Я не буду делать фильм о России, – отказался Феллини.
– Подожди говорить «нет», – сказал Бизнесмен. – Подумай.
И прибавил нуль. Миллионеры – они тоже шабашники.
– Поезжай в Москву, наберись впечатлений, – посоветовал адвокат.
Но Федерико не путешествует. Он может спать только у себя дома на своей постели. На новых местах он не спит и поэтому полностью исключил путешествия из своей жизни.
– Я в Москву не поеду, – отказался Феллини.
– Хорошо. Мы из Москвы привезем в Рим любого русского, кого захочешь.
– Зачем из Москвы? – удивился Федерико. – Что, в Риме нет русских? Посол, например.
– Замечательная идея! – обрадовался Бизнесмен. – И дешевая.
Здесь в сюжет вплетается еще одно действующее лицо: немецкий издатель по имени Томас.
Маршак сказал: «Каждому талантливому писателю нужен талантливый читатель». Я бы добавила: «И талантливый издатель».
Западные издатели – те же бизнесмены. Они разговаривают между собой так: «Я торгую Пушкиным»: или «Я торгую Кафкой». Именно что торгуют, а сами не читают. Для них литература – это бизнес.
Томас все читает сам. Никому не доверяет. Для него литература – это литература.
Томас – тот самый талантливый издатель. Он открывает новые имена, влюбляется, остывает, снова ищет – из этого состоит его жизнь. Каждый новый писатель как новая любовь. Бывают непреходящие любови: Чехов, например, Феллини. Томас издает сценарии Федерико. Они дружат. Перезваниваются.
– Позови Викторию Токареву, – советует Томас.
– Это интересно?
– Мне интересно.
В эти дни Федерико попадает в руки журнал «Миллелибри» с моим рассказом «Японский зонтик». Это ранний рассказ с незатейливым сюжетом: молодой человек покупает японский зонтик, и он уносит его на крышу.
Феллини прочитал и сказал:
– Какое доброе воображение. Она воспринимает жизнь не как испытание, а как благо.
И на другой день в моем доме раздался тот самый звонок.
Сплошные случайности: случайно меня напечатали в Италии, случайно мое имя упомянул Томас. Но случайности – это язык Бога. Я выслушала Манфреди и спросила:
– А для чего я нужна?
– Просто поговорить.
– О России?
– О чем хотите.
– Но я могу предложить только бытовой
– Кто? – цепко спросил Манфреди. Я задумалась.
– Явлинский, например.
– А кто это?
– Настоящий экономист.
– А что здесь такого? – не понял Манфреди. – У нас все экономисты настоящие.
Клаудиа повернула ко мне возбужденное лицо:
– Вы что, с ума сошли? Кто же отдает свои куски?
Я удивилась: а какие куски? Поездка в Рим? Общение с Великим итальянцем? Я ведь не замуж за него выхожу. Пусть и другие поездят и побеседуют. А что?
На десерт подали землянику.
Если бы у меня была скатерть-самобранка, я бы круглый год ела землянику.
За десертом Манфреди сказал:
– Федерико ждал вас в среду утром. А сейчас он занят. В Риме жарко. Мы предлагаем вам неделю пожить в Сабаудиа.
– А что это? – Я посмотрела на Клаудию.
– Маленький курортный городок, девяносто километров от Рима. Там отдыхают богатые люди, – объяснил Манфреди. – В отеле «Дюна» заказано два номера. Федерико подъедет к вам, когда освободится.
– Вещи забирать? – спросила Клаудиа.
– Нет. Номера в «Бристоле» остаются за вами.
Значит, оплачиваются два номера в «Бристоле» и два номера в отеле «Дюна». И все за то, чтобы великий маэстро побеседовал с синьорой из Москвы.
Я вспомнила Сергея Параджанова, нашего отечественного гения. Параджанов и Феллини – люди одного уровня. Но чем заплатил Параджанов за свою гениальность? Тяжкой жизнью и ранней мучительной смертью.
Если бы Параджанов вдруг сказал в Госкино: «Хочу побеседовать с Альберто Моравиа. Пригласите Альберто в Киев за свой счет», – все бы решили, что Параджанов сошел с ума, и посадили его в психушку.
На том бы все и кончилось.
На море
Отель «Дюна» стоит на самом берегу Средиземного моря.
Работают два цвета: белый и коричневый. Белые стены и потолки, коричневое дерево, крашенное каким-то особым темным лаком. Штукатурка не гладкая, а шероховатая, как застывшая лава. Видимо, в состав добавлено что-то резинистое, как жвачка: не осыпается, не пачкается и не мокнет. Если бы такой потолок протек, то пятно не выглядело бы столь вызывающе, как мое.
Самое замечательное в отеле то, что он – низенький, двухэтажный, стелется по земле, в отличие от наших курортных гостиниц, напоминающих человеческий улей. В таком улье человек теряется, его душа замирает. А в отеле «Дюна» – все во имя человека, все для блага человека. Правда, богатого.
Этой весной я была на кинорынке, где продавала свою продукцию «Фора-фильм». Они сняли под Ялтой два особняка – дачу крупной партийной элиты. В сравнении с ней отель «Дюна» – убогая спичечная коробка. Неправильно и наивно думать, что у нас в социализме ничего нет. У нас есть все: и миллионеры, и наркоманы, и гомосексуалисты.