Музыка ветра
Шрифт:
Сперва Вероника его не узнала. Они виделись в последний раз лет сто назад. А то и больше. Димка окликнул ее в школьной столовке.
– Эй, крылатая! – услышала Вероника и вздрогнула. А потом поняла, что это глупо и, конечно, зовут кого-то другого.
Так ее называл иногда папа – и больше никто. Вообще, папа придумал ей тысячу разных имен, и Веронике они все нравились, даже смешное детсадовское «цыпленок». Конечно, в последнем Вероника не признавалась, а фыркала и возмущалась, когда папа так говорил. Какой такой цыпленок, когда человеку уже четырнадцать?!
С крыльями. В общем, здоровский символ. Хотя с ним и возникали иногда недоразумения. Например, лет в пять Вероника обнаружила в одном из альбомов по искусству скульптуру этой самой Ники, но без головы и без рук. Читать Вероника уже умела, поэтому подпись разобрала без труда. И очень испугалась. Даже расплакалась. Успокоил ее, как всегда, папа. Он как-то чувствовал, даже через стены, когда Веронике становилось страшно.
«Я тоже такой буду?» – дрожащим голосом спросила она папу.
«Ну что ты, цыпленок! – папа обнял Веронику, поцеловал в макушку. – Что ты так рыдаешь? Смотри, какая она красивая. Разве тебе не нравится?»
«Без ручек? Без головы?»
«Ну, иногда это и неплохо», – вдруг сказал папа, улыбаясь.
Вероника от удивления всхлипнула и перестала плакать.
«Например, птицы, – продолжил папа. –
У них нет рук, зато есть крылья. Думаешь, им плохо? Можно летать, зато не надо, например, мыть посуду. Здорово?»
Вероника задумалась. Но ее размышления прервала мама, явившись из кухни с картофелиной в одной руке и ножом в другой.
«Да, конечно, – язвительно сказала она, значительно глядя на папу. – Хорошенькое оправдание для безделья, да? А безголовым так вообще хорошо. Точно можно не работать. Потому что мозгов нет. Совсем задурил ребенку голову. Порежь лучше овощи, у тебя вроде пока руки есть?»
И мама сунула в папины руки картошку с ножом и выдернула у Вероники альбом.
Вероника насупилась. Во-первых, теперь ей хотелось рассмотреть ту Нику получше, а во-вторых, она терпеть не могла, когда мама называла ее ребенком и говорила так, как будто самой Вероники тут нет. А еще – когда она почему-то злилась на папу.
В общем и целом папа тогда был, пожалуй, прав. И Вероника бы сменяла свои руки на крылья не раздумывая. Куда лучше летать в облаках, чем сидеть за партой и писать контрольные.
Папа, наверное, это знал, поэтому иногда называл Веронику «крылатой». А теперь кто-то позвал ее так, папиным прозвищем, в школьной столовке. На всякий случай Вероника завертела головой и наткнулась взглядом на незнакомого парня. Высокого, темноволосого, с яркими светлыми глазами и обалденно обаятельной улыбкой.
– Крылатая? – повторил он. – Вероника? Мурашова?
Улыбнулся и чуть сморщил нос. И тут Вероника
– Димка? – неуверенно спросила она. – Воронов?
– Во! – хмыкнул он, внимательно и насмешливо разглядывая ее. – а я уж думал, у тебя болезнь Альцгеймера. Хотя вроде еще рановато.
– Нет у меня никакой болезни, – обиделась Вероника. – А ты откуда тут?
– Да вот, перевелся. У вас вроде математическая школа?
– Ну да.
– Вот. Я решил, что слишком умный для обычной. Математика нашего до нервного срыва чуть не довел. Он так и сказал: «Тебе, Воронов, две дороги: или сразу соавтором к Перельману, или хотя бы в спецшколу». К Перельману я не успел – пришлось сюда.
– Ого! – сказала Вероника.
Про Перельмана Димка, наверное, соврал, но говорил он так уверенно, что она почти поверила.
– А ты в каком классе? – спросила она.
– В восьмом. Предлагали сразу в десятый, но я решил – чего торопиться. Мировая наука подождет, а школьные годы чудесные назад не отмотаешь. Верно?
– А я в седьмом, – пробормотала Вероника, почему-то чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом. – А. Седьмом «А», в смысле.
– Вот! – усмехнулся Воронов. – я же говорю: рановато тебе еще для Альцгеймера.
– Тебе вроде тоже, – отозвалась Вероника. И смущенно подумала, что надо будет сегодня погуглить, что такое болезнь альцгеймера. Про Перельмана она вроде вспомнила, но теперь уже не была уверена, что верно.
– Точно, – согласился Воронов. – У нас с тобой, Мурашова, все еще впереди. Ну, пока! Увидимся.
– Увидимся…
Вероника еще растерянно смотрела ему вслед, когда на нее налетела Алиска.
– Ух ты! Ого! – восхищенно зашептала она, дергая подругу за рукав. – Это кто такой красавчик? Ты его откуда знаешь? Познакомь, а?
– Да я не знаю, – отмахнулась от нее Вероника. – То есть мы сто лет назад были знакомы. В детском саду еще.
– Ну ты даешь! – почему-то восхитилась Алиска.
– Там мальчик был, он у меня всегда игрушки отбирал.
– Вот гад! – хихикнув, посочувствовала Алиска. – Он в тебя, наверное, влюбился?
– С чего ты взяла? – смутилась Вероника. – В общем, это не он. Димка как раз меня от него защищал. Он хороший. Был. Мы дружили. А потом они переехали с родителями, и вот…
Вероника вспомнила, что очень по Димке тогда скучала. И обижалась, что он вот так исчез и даже не попрощался.
– Ух ты! – опять восхитилась Алиска. – красавчик и еще рыцарь! Так только в кино бывает! Ничка, ну познакомь меня с ним, а?
– Ага, – рассеянно пообещала Вероника.
И подумала: «Интересно, когда Воронов сказал, что у них еще все впереди, он имел в виду эту самую болезнь альцгеймера или все-таки что-то другое?»
– Это Орландо Блум, что ли? – пихнув подругу под локоть, спросила Алиска.
– Что? А? Где? – Вероника спохватилась, заметив, что из абстрактного орнамента, который она механически рисовала с самого начала урока литературы, как-то незаметно получился чей-то профиль. – Почему Блум?