Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом
Шрифт:
– Я расскажу вам то, что он вам не скажет.
Когда его первый раз сбили, он при спуске на парашюте упал на коленки. В то время думали, что повреждены колени. В прифронтовом госпитале оказали какую-то помощь – и летай дальше. А потом оказалось, что у него были выбиты и бедра, и диск из позвоночника. А потом второй раз его подбили тоже в 1943 году. Он упал и разбил всю грудную клетку. Ребра, правда, срослись. Но со временем развились две грыжи… На пищеводе и на диафрагме. Но он хорошо себя чувствовал до восьмидесяти пяти лет, машину водил по тысяче километров. А вот за эти четыре года его скрутило.
– С
– Ну, если была возможность на вынужденную, так надо с любой высоты садиться… С высоты порядка пятьсот метров можно было еще прыгнуть.
– Вы летали обычно на больших высотах, наверное, приходилось пользоваться кислородными приборами?
– С высоты четыре тысячи метров, как правило, мы пользовались кислородом.
– А кислорода на весь полет хватало?
– Мы экономили. Переключали. На обратном пути мы снижались и тогда кислородные приборы выключали.
– Пулеметом своим вам приходилось пользоваться?
– Да. По наземным целям.
– А не наказывалось? Это же угроза безопасности самолета?
– Не наказывалось. Если снижались и выполняли уничтожение цели из пулеметов, это только поощрялось.
– Ваш коллега рассказывал нам, что летал на сбрасывание диверсантов, агентов. Вам этим приходилось заниматься?
– Нет. Мы бомбардировщики, только бомбили. Никаких посторонних задач не выполняли. Только бомбометание.
– Ваш последний вылет когда был?
– В конце войны. Числа не помню, в книжке должно быть написано.
– Как Вы узнали об окончании войны?
– Я, по-моему, в госпитале лежал в это время. Что-то у меня случилось там с животом или что-то такое…
– Скажите, пожалуйста, вот когда вы перешли границу Советского Союза, местные к вам как относились?
– Очень хорошо нас принимали… Обычные поляки и немцы нас уважали.
– По домам трофейничали?
– Не было такого. Я не помню.
– Ваши личные отношения к партии и к Сталину? Не нынешнее, а вот тогдашнее?
– Мы были членами партии, поэтому уважали все действия и приказы Центрального Комитета и Сталина.
– А особисты у вас в полку были?
– Да, был особый отдел. Смотрели, чтобы никто там что-нибудь не проболтался… Разведданные не передавали…
– А по Вашему мнению, в полку особист был нужен? Или можно было обойтись и без него?
– Я думаю, что у нас в полку можно было без него обойтись. Потому что все верили делу партии. И если бы кто выступал, его сразу бы, как говорится, придавили…
– Замполиты у вас были летающие? Или на земле сидели?
– И те и другие были. И летающие…
– Я опять по личностям пройдусь. Каково Ваше отношение к Василию Сталину?
– К Василию? А при чем мое отношение? Вот моя жена танцевала с ним, она может сказать.
Нина Федоровна:
– Ну, какое отношение? Полк стоял в Андриаполе, а потом улетел в Харьков или в Белую Церковь. А сталинский полк пришел.
Мне девчонки кричат через реку:
– Пойдем Сталина посмотрим!
Ну и пошла я смотреть. Издалека заметила почему-то, по осанке или не знаю… Ну и стал он за мной ухаживать. Плохого он ничего мне не сделал, но меня начальник спрятал в деревню на неделю. Пока Сталин не улетел.
Какой на вид он был? Невзрачный, но много общего со
– Когда вы получили Героя, как вам об этом сообщили?
– Пришел приказ в полк. На меня и еще нескольких человек. Нас вызвали в Москву. Вручал Михаил Иванович Калинин. У меня снимок есть. А всего тридцать три Героя было в полку.
– А не предупреждали, что сильно руку Калинину не жать?
– Нет, где-то про это в литературе было… Нет, нас не предупреждали. Но, может, мы и заранее знали это…
– Из тридцати трех Героев в полку сколько войну пережило?
– Вот этого я не знаю уже точно. Ну, половина…
Не все погибли в бою. Вот Васю Сенатора убили при неосторожном обращении с оружием. Штурман-дурак нажал на курок… Хороший был парень, Сенатор Вася…
Белоусов Николай Иванович
(Интервью Артем Драбкин)
Я родился возле станции Кистендей Оркадакского района Саратовской области 14 октября 1918 года. Вскоре семья переехала в районный город Ртищев. Отец – потомственный сапожник. Во время войны, когда за работу ему платили не деньгами, а продуктами, родители жили хорошо. Когда меня первый раз сбили, я приезжал в отпуск дней на 10. Мать очень хорошо меня угощала…
В Ртищеве я окончил семь классов и поехал учиться в Пензу в железнодорожный техникум. Как-то вместе с друзьями зашел на недавно организованный аэроклубовский аэродром. Как посмотрел я на самолет, на летчика в крагах, так мне захотелось в летное училище! Придя в техникум, попросил секретаря комсомольской организации направить меня, если будет путевка, в летное училище. Вскоре, осенью 1937 года, пришла путевка в Оренбургское летное училище. Из Пензы на медкомиссию в Куйбышев приехали 11 человек. Смотрю – одного, другого отчислили, думаю: «И меня тоже…» – я тогда не считал себя богатырем. Но, на удивление, все медицинские комиссии прошел. Обучение было трехгодичным. Изучали три самолета: У-2, Р-5 и СБ. Летал я хорошо и выпустился в числе первых десяти лучших курсантов. Помню, экзамен по технике пилотирования принимал боевой майор с двумя орденами Красного Знамени. Посадили на СБ на контрольную проверку. Сделали два круга, сели, выключили двигатели, и он поставил мне «отлично». Нам, этой десятке лучших курсантов, надели два кубаря лейтенантов. Только мы уехали из Оренбурга, как пришел приказ Тимошенко. Наши однокурсники устроили бунт, но это не помогло.
Попал я в 455-й дальнебомбардировочный полк, который базировался под Новгородом в Кречевицах. На вооружении стоял бомбардировщик ДБ-3А. Практически сразу после моего приезда летчики отогнали эти самолеты, а мы поездом поехали в Воронеж получать новенькие ДБ-3Ф. Пригнали самолеты, приступили к их освоению. Учились летать в облаках, что вскоре меня и спасло. Для этого сделал несколько полетов с инструктором под матерчатым колпаком, а затем уже летал самостоятельно.
Буквально за две недели до войны полк перелетел на полевой аэродром в 100 км на юг. Это уберегло нас от первых бомбежек. Аэродром в Кречевицах, хорошо известный немцам, был разбомблен ими в пух и прах.