Мы еще вернемся в Крым
Шрифт:
На этом пологом склоне под горой, поросшей смешанным лесом, и начали разбивать феодосийцы свой новый партизанский лагерь. До наступления холодов, порой под дождем, успели вырыть новые землянки, оборудовать узлы обороны. Лес для перекрытия землянок рубили в стороне от лагеря и бревна перетаскивали где волоком, где несли на руках. Печи складывали не из кирпичей, а из камней, обмазывая глиной с песком. Нары и топчаны сооружали из жердей. Они получились ребристые, на них долго не полежишь, не поваляешься.
– Как новогодний морозец?
Из штабной землянки вышел Сивоус. Лицо усталое от
– Ядреный, – ответил Петрович.
Из леса выскочил заяц и, не замечая людей, деловито поскакал в сторону штабной землянки. Косой не подозревал, что в этом лесу поселились люди. Сивоус улыбнулся, увидев зайца. И командир, заложив палицы в рот, залихватски свистнул. Заяц от испуга высоко подпрыгнул и опрометью, крупными скачками, кинулся в лес.
– Шустрый косой! – усмехнулся Громов.
– О чем разговор? – поинтересовался Сивоус.
– О самолетах. Немец зачастил летать в одну сторону, вроде на Феодосию иль Керчь, – сказал Степан Громов. – К чему бы это?
– С утра третья группа летит, – добавил Петрович.
По небу плыли, подгоняемые ветром, словно льдины по морю, тяжелые серые тучи. Обгоняя облака, строем летели самолеты с белыми крестам на темных крыльях. Гул моторок глухо доносился в урочище.
– Там что-то серьезное, если зачастили бомбардировщики, – произнес Сивоус. – Надо разобраться.
Зимнее утро набирало силу. Над отдельными землянками, как из сугробов, тихо струился голубой дымок. Деревья, опушенные снегом, как будто уснули в своем белом наряде. Кругом царила зимняя лесная тишина. Ее изредка нарушали певучие голоса голодных соек да равномерный стук неутомимых дятлов.
Из заснеженной чащи вышла группа вооруженных партизан. По внешнему виду, по тому, как они бодро шагали и громко переговаривались, было видно, что они успешно провели боевую операцию.
– Товарищ командир, разрешите доложить! – громко чеканя каждое слово, рапортовал Василий Шалыков. – Задание выполнили! Устроили фрицам новогодний подарок!
Усы, брови и борода в изморози, шапка и полушубок в снегу. Видно, нелегко достался ему и его бойцам ночной рейд. А глаза веселые, взгляд уверенный. Служил Василий на Черноморском флоте матросом, работал на заводе. Крепкий, подвижный, смелый.
– Рассказывай! – повелел Сивоус.
Василий рассказал, как ночью вышли на шоссейку из Феодосии между деревнями Бахчи-Эли и Ортланом, как в лесу устроили засаду. Ждать пришлось недолго. На рассвете, часов в семь, со стороны Феодосии послышался шум моторов. А вскоре одна за другой показались три грузовые автомашины, крытые брезентом. В таких обычно немцы перевозят солдат. С горы они мчались на бешеной скорости. Подпустили на полсотни метров и открыли прицельный огонь, в первую очередь по кабинам. Первыми выстрелам были убиты водители, и три машины, одна за другой, повалились в придорожную канаву. Из кузовов стали выскакивать фашисты и сразу попали под партизанские пули. Через десять минут все было кончено.
– На месте осталось шестьдесят четыре трупа, – закончил рассказ Василий, – машины подожгли.
– Потери? – спросил командир.
– Без потерь! – бодро ответил Шалыков.
– Молодцы! – похвалил Сивоус.
А Василий, немного подумав, сказал:
– Не могу понять одного. Ехали фрицы в солдатской машине, а на поверку вышло, что все убитые – сплошь офицеры. По шинелям и погонам сразу видно. Шпарили без охраны. Так вроде еще не было, чтоб офицеры и без охраны. А у троих под шинелями не мундиры, а нижнее белье. Вроде, выходит, офицерики драпали поспешно. От кого, интересно? Может, там, в Феодосии, заварушка какая-то, а?
– Будем выяснять, – сказал командир и повелел, – а сейчас в столовую отдыхать!
На следующий день картина прояснилась. Пришли связные из Центрального штаба во главе с Иваном Гавриловичем Геновым, командиром соседнего, второго партизанского района. Он и сообщил радостную весть:
– Под Новый год наши высадили морской десант в Феодосии!
Алексей Громов сбавил шаги и невольно остановился около небольшого старого дома, сложенного из белого ракушечника. Здесь, в районе Карантина, много таких старых домов. Громов посмотрел в даль знакомой улицы, всегда веселой, людной, опрятной, а сейчас угрюмой, замусоренной, безлюдной. Дома, опечаленные, хмурые, с закрытыми ставнями, у многих окна забиты досками, фанерой.
Над домами с нудным воем пронесся немецкий бомбардировщик. Снова начиналась бомбежка города и порта. От взрывов подрагивала земля, с деревьев осыпался снег.
«Где-то поблизости в городе притаилась сволочь, – зло подумал он, – и сигнализирует немца о прибытии новых транспортов!» А с началом бомбежки из подвалов и тайников выползали недобитые гитлеровцы. Рядом раздавались выстрелы и короткие автоматные очереди.
В чуть приоткрытую калитку выглянул курносый мальчуган. Большая, видимо, отцовская шапка-ушанка наползала ему на глаза. Увидел Алексея, он обрадовался и прокричал:
– Дяденька! Дяденька моряк! В том доме два фашиста!
– В каком?
– Вон в том, – он указал рукой, – что напротив!
Алексей в одно мгновение пересек улицу и оказался у входной двери. Из дома донесся отчаянный детский плач. Алексей ударил прикладом автомата в деревянную дверь:
– Открывай!
Из-за двери послышался женский голос:
– У двери немец с автоматом, он душит меня…
– С какой стороны он стоит?
– С левой, где петля… Не души меня, гад! Ой-ой!
Алексей вскинул автомат и резанул очередью сверху вниз по левой части двери.
– Упал…Бегите во двор, к окнам! Там второй…
Громов метнулся во двор. Долговязый рыжий немец в расстегнутом сером мундире, на котором болтались две медали, успел выпрыгнуть из окна и приземлился прямо на колючий куст роз и выронил свой шмайсер. Чертыхнувшись, он вскочил на ноги.
Алексей вскинул автомат. Но вместо выстрела раздался сухой щелчок. Патроны кончились!
Гитлеровец злорадно усмехнулся. У него оказался хороший слух. Он выхватил тесак, традиционный штык-нож, и уверенно кинулся на моряка. Алексей легко и привычно отклонился, как делал не раз на ринге при лобовой атаке соперника, и правой рукой провел встречный прямой удар.