Мы еще встретимся, полковник Кребс!
Шрифт:
Прыгая со ступеньки, Обловацкий попал в ямку, наполненную водой, не успел отряхнуться, как «милиционер» начал его обыскивать, но, не найдя ничего, точно забыл о нем и начал опрашивать других пассажиров.
Раздавшийся свист насторожил его. Он взглянул в сторону стоявшего у поворота дороги. Тот махнул рукой, показывая на поворот, торопил. Горец подбежал к шоферу.
– Давай, поезжай. Не останавливайся! – он толкнул Обловацкого к автобусу.
Приказывать шоферу вторично не было нужды. Он нажал на акселератор, машину рвануло, набирая скорость и разбрызгивая грязь, она покатилась под
«Э, да они, видимо, проверяют все проходящие автомобили», – мелькнула у него мысль.
После вынужденного молчания в машине наступило оживление.
– Что это за люди? – обратился Обловацкий к Майсурадзе. – Неужели действительно милиция?
Толстяк обернулся к нему и улыбнулся:
– Нет, конечно! У нас здесь не спокойно, «шалят» еще!
– То-то вы так легко расстались со своим портсигаром, – вмешался в разговор Строгов.
– В таком положении и бумажник отдашь с удовольствием. Но бумажник они бы не взяли.
– Это почему?
– Об этом долго рассказывать, да и не место, – Майсурадзе многозначительно кивнул на Русанову, – как-нибудь в другой раз.
– Вы что, знаете этих людей? – поинтересовался Обловацкий.
– Нет, но республика наша маленькая, слухи распространяются быстро. Верно, Одиссей?
Он посмотрел на Константиниди. Тот кивнул головой.
– Это, конечно, Эмухвари! – высказал он предположение. – Других у нас нет!
– Отчаяные, видно, – вставил Строгов.
– Да, им терять нечего. ГПУ охотится за ними уже много лет, но все не может поймать.
– Странные бандиты. Машину остановили, а не ограбили? – не унимался Строгов.
– А они не грабят! Убивают, но не грабят! – сказал шофер. – Видно, ждут кого-то, ищут.
Все замолчали.
Так они ехали несколько часов. Теперь уже дорога проходила среди огромных, в несколько обхватов, деревьев с цепкими лианами и вьющимися по стволам лозами винограда. Во время минутной остановки в Блабурхве Константиниди рассказал Елене Николаевне об этом районе, а когда машина проезжала селение Лыхны, в давние времена бывшее резиденцией владетелей Абхазии, показал ей развалины старинной церкви и священную для абхазцев рощу.
Впереди замелькали деревянные дома Гудаут, районного центра, протянувшегося вдоль берега моря. Отсюда до Сухума оставалось немногим более сорока километров. После короткой остановки машина продолжала свой путь на юг, теперь уже вдоль побережья. Снова резко изменился ландшафт: мягкие, невысокие холмы, зелень фруктовых садов, пена прибоя. Горы опять отошли вглубь и только перед Ново-Афонским монастырем снова придвинулись к морю. На окрестных вершинах белели развалины когда-то грозных крепостей. Вечерело. Переехав через неглубокую, веселую речушку, остановились у белого здания с надписью «Союзтранс». Из конторы вышел человек с большими пушистыми усами, в длинной серой рубашке со множеством черных пуговиц, и, подойдя к шоферу, проверил путевые листы.
– Можно погулять немножко, стоянка двадцать минут, – сказал он по-русски с сильным акцентом.
Майсурадзе,
– Пройдемте к морю, – предложил Обловацкий Елене Николаевне и Константиниди, и они направились к небольшой, чистенькой пристани.
– Смотрите, наши ивы! – воскликнула Елена Николаевна, показывая на деревья.
Дремлют плакучие ивы,Низко склонясь над ручьем,Струйки бегут торопливо,Шепчут во мраке ночном.– продекламировал Обловацкий.
– Почему «ваши» ивы? Почему струйки шепчут? – ревниво спросил Константиниди.
– Одиссей полагает, что ивы – это монополия Абхазии, а насчет шепчущих струек он тоже не согласен, считает, что такой водный гигант должен только рычать, пениться и бурлить, – подшучивал Обловацкий. – Кстати, рыба здесь водится?
– Видите, Елена Николаевна, какой он колючий! Водится, водится, дорогой!
Сигнал автобуса позвал их на станцию.
В быстро наступавших сумерках машина вышла из Афона и покатила дальше. Включенные фары выхватывали из темноты узкую полосу шоссе. Подъезжая к селению Эшеры, Обловацкий увидел в кустах две блестящие зеленые точки и показал на них Константиниди.
– Шакал, – сказал Одиссей. – Уж это наша монополия, – добавил он смеясь.
Переехали длинный, скрипящий деревянный мост над высохшей Гумистой.
– Ну, теперь мы дома! – обрадовался Майсурадзе, хотя вокруг было темно и пустынно. Неожиданно за одним из поворотов мигнул луч маяка, и пассажиры увидели впереди розовое зарево: это был Сухум – конец пути.
Центральная улица полна гуляющих. За столиками многочисленных кофеен сидело множество людей.
На улице Октябрьской революции машина повернула направо и, пройдя мимо кубического здания Госбанка, остановилась у станции Союзтрасса. Распрощавшись, ушли Майсурадзе и Жирухин.
Константиниди предложил Елене Николаевне помочь устроиться в гостинице. Она поблагодарила, но попросила его не затруднять себя: Обловацкий и Строгов сказали, что позаботятся о ней. Вместе с ними она пошла на набережную. Портье в гостинице спросил их фамилии и сказал, что по телеграмме из Москвы из Наркомата здравоохранения Обловацкому и Строгову оставлены два номера. Других свободных комнат не было, и Сергей Яковлевич со Строговым уступили один из номеров Елене Николаевне.
Поднявшись с горничной на третий этаж, она вошла в небольшую уютную комнату с чистенькой кроватью, небольшим старомодным плюшевым диваном и круглым столом с цветной каемчатой скатертью и двумя плетеными креслами. От двери к балкону тянулась широкая ковровая дорожка.
Елена Николаевна отпустила горничную и вышла на балкон. Впервые за эти дни она была одна.
Там, в Москве, все казалось простым и легким, но сейчас она поняла, что самое трудное начинается только теперь.