Мы — хлопцы живучие
Шрифт:
А мы не очень-то по этому поводу горюем. У нас свои вечеринки — у Скока на завалинке. Выйдет из хаты Лешка с балалайкой и бренчит потихоньку. Одноклассницы наши соберутся: Катя, Сонька, Ганка и почти все остальные. И все мы тут равны, все босиком — смело бери любую. Только танцоры мы с Санькой пока еще никудышные, топаем, как козлы. Потому никого и не приглашаем, друг с дружкой танцуем да девочек толкаем вроде бы невзначай. И больше всего Катю с Сонькой.
Лешка — музыкант что надо. И фасон держит не хуже Костика: перед каждым танцем сперва побренчит для себя, подтянет струны и уже потом заиграет. А умеет все: и польку, и сербиянку, и страдание. Больше того — недавно где-то с патефонной пластинки перенял танго. «Брызги шампанского» называется.
Сначала эти «брызги» никто не умел танцевать, но потом девчата как-то своим умом дошли — и айда топтать траву! Шутка ли, танго. Такого модного танца, пожалуй, даже мост не знает, не говоря уже про Язепиху.
Одним словом, наши с Санькой танцевальные дела идут как нельзя лучше. Мы тут главные заводилы, остряки и пересмешники. Нет нам соперников. Старшие хлопцы на наших девчат и смотреть не желают. Иной подойдет, приглядится и только рукой махнет:
— А-а, подлетыши…
Так воробьев называют, когда те начинают учиться летать. А на наш взгляд, девчата хоть куда. Мы даже подумываем, не пригласить ли кого-нибудь из них на танец. Я бы с Катей пошел, да боюсь, отошьет. И вообще не просто это — вот так взять и пойти… На что Санька хлопец смелый, а тут тоже пасует, не отважится на такое первым. Скажут потом — кавалер. Если бы так как-нибудь, незаметно, во время танца «разбить пару», что ли. Сидим мы в сторонке, шепчемся, и вдруг!
— Салют, хлопцы? Что у вас тут, танцы?
Подняли мы глаза и онемели: офицер — не офицер, генерал — не генерал, а кто такой, не узнаем. А он нас, видно, как облупленных знает.
— Ну, как, Иван, дела? Что, Санька, слышно?
Пригляделись — Юрка Колдоба, нашего участкового сын. Уже и забыли, когда его видели. Говорят, он вместе с отцом какое-то время в армии был. Дома у Юрки после смерти матери никого не осталось, вот и забрал его отец к себе в часть. Сперва был он там сыном полка, а когда отец демобилизовался, Юрку отдали в военное училище, в какое-то подготовительное. И вот стоит он перед нами и красуется. Куда там Леньке лаптинскому до него! Синие суконные брюки с красными кантами, зеленый френч с блестящими пуговицами, погоны с позолотой, как на иконах, а на голове такая фуражка, что нам и не снилось. Маленький, всего в палец шириной, покрытый черным лаком козырек и, как решето, туго натянутый верх. И поглядели бы вы, как все это сидит на голове! Чудом держится где-то там, на затылке. О ботинках и говорить нечего: хромовые.
Неожиданное появление Юрки на нашей гулянке произвело впечатление не только на нас с Санькой. В предчувствии чего-то необыкновенного притаились и завалинка, и лавочка, стих веселый гомон. А он прошелся вдоль завалинки, форсисто пристукивая каблуками и время от времени мотая головой, словно лошадь, когда та отгоняет оводов, поздоровался с каждым за руку и сразу же втерся между девчатами. Смыка столкнули с лавочки, и он, подойдя, удивил нас с Санькой еще одной подробностью Юркиного шика:
— Одеколоном несет за версту.
Мы с Санькой совсем пали духом. Мы поняли, какая опасность нависла над нами. Теперь нечего и думать остаться заводилами: девчата глядят только на Юрку. Мы теперь ничто. У нас нет погон, и от нас не пахнет одеколоном.
А Юрка, почуяв, что он здесь главный, сразу начал выкомаривать. Первым делом он смутил нашего музыканта.
— Прошу падеспань!
— Чего? — не понял Лешка и беспомощно озирнулся по сторонам.
Юрка, подпевая самому себе, протанцевал несколько тактов.
Падеспанец хорошенький танец, Тарам-ра-ра, ра-ра-ра, трам-та-та-там!— Не знаю, — признался Лешка.
— Ну тогда падекатр…
Лешка и этого не стал играть, только глянул исподлобья на слишком модного заказчика и взялся подкручивать струны.
— Так что же вы тут танцуете? — с улыбкой спросил Юрка. — Может, сербиянку?
— Что надо, то и танцуем, — с вызовом ответил наш музыкант и врезал «Брызги шампанского». Знай наших. Не такая уж мы «деревенщина», как кое-кому кажется. Подумаешь, наодеколонился, так от сербиянки нос воротит.
Но это было только начало. Дальше произошло такое, что мы с Санькой прямо почернели от зависти. Вот это кавалер, не то что мы, тюфяки несчастные: ни шагу ступить, ни слова сказать по-человечески не умеем.
Юрка смело прошелся вдоль завалинки, переборчиво оглядел всех наших «подлетышей» и остановился напротив Кучерявки. Та смущенно спрятала босые ноги и опустила голову.
— Прошу, мадемуазель! — с поклоном сказал Юрка.
«Мадемуазель» заупрямилась, тогда Юрка взял ее за руку и вытащил в круг силой. Санька помрачнел. Он отошел под вербу и, прислонившись к ней спиной, бросил косой взгляд на танцоров.
Нет, еще никто на лугу возле Скока не танцевал такого танго! Еще никто не выбрасывал таких коленцев, так не извивался, как этот Юрка. Он то бегал на цыпочках, будто собирался подняться в воздух и улететь, то, сгибая в коленях ноги, подкрадывался, как кошка к воробью, то так быстро и неожиданно оборачивался назад, словно боялся, что ему сейчас кто-то даст по загривку. Мы рты разинули. Вот это танго! А мы обычно топчемся, как глину месим.
Конец танца был неожиданным. «Кавалер» наступил на босую ногу «мадемуазели», та ойкнула и убежала на свое место, на завалинку. Санька мстительно усмехнулся: не надо было идти танцевать «Брызги шампанского» с этим франтом. Может, он и сам ее когда-нибудь пригласил бы. Но спустя минуту Санька насупился снова. И я хорошо его понимаю. Приходят тут всякие и мутят воду. «Падеспань» ему подавай. Падеспанщик нашелся.
Но Юрке ни жарко ни холодно от наших хмурых взглядов. Едва Лешка сыграл отходной марш, он у всех на глазах взял Соньку под руку и повел провожать, хотя та и пыталась вырваться. И еще своим решетом с блестящим козырьком нам помахал:
— Салют, хлопцы!
На Саньку напал столбняк. Я тоже моргаю глазами: что ж это творится на белом свете? За здорово живешь взял под крендель и увел. И хватает же смелости.
— Ну ладно, — пришел наконец в себя мой приятель и грозно сверкнул глазами. — Я ему покажу!
Конечно, надо ему показать. Пусть не думает, что он будет оттаптывать ноги нашим девчатам, насильно их провожать и это ему так сойдет. Пусть не думает, что за них заступиться некому. А мы с Санькой на что?
Мы сидим на лавочке возле Скокова двора и поджидаем, когда тот падеспанщик будет возвращаться домой. Тогда Санька выйдет навстречу и так даст ему в под дых, что он землю понюхает. Из его шикарной фуражечки Санька сделает блин. Правда, мне лезть в предстоящий беспощадный бой запрещено. У нас не заведено, чтобы двое на одного. Я просто буду стоять, чтобы нагнать страху на противника.
— А может, замаскироваться? — предложил Санька. — А то заметит и удерет…
Место для засады выбрали под забором, за кустами крапивы. Уже выпала роса, но мой приятель отважно нырнул за мокрый стрекучий куст и притаился. Я тоже готов был шмыгнуть вслед, уже даже стал на четвереньки, когда за спиной кто-то спросил:
— Что ты здесь ищешь?
Обернулся — он. Стоит и улыбается. Даже в темноте видно, что у него очень белые зубы. Грозного Саньки, выросшего, как привидение, из кустов крапивы, наш лютый враг и не подумал испугаться.