Мы из Тайной канцелярии
Шрифт:
Генерал-аншеф низко склонился:
— Ежли считаешь, что моя в том вина — секи сей же час голову. Токмо я правду говорю — не по моему ведомству Малышевские с Минихом проходят. Не давал я на их счёт никаких указательств. Другой кто-то пошаливает да мной прикрывается. Дай срок — отыщу самозванцев!
Елисееву было грустно. Вторая увиденная им за сегодняшний день смерть, к которой вдобавок оказался причастен его потомок, сильно переменило его настроение. Оставаться в доме Трубецких он
«Пётр» дотоле ни во что не вмешивавшийся, отвёл в сторонку, спросил тихо:
— Слушай, пока маза сама в руки прёт, переговори с полицаем: пусть паспорт мне выпишет. А то привяжется без тебя кто-нибудь и загремлю я в Сибирь или в солнечный Магадан.
— Магадан?
— Это, братишка, такое далёкое место. И лучше б тебе не знать, где это.
Копиист кивнул. Мысль потомок высказал здравую. Подошёл к сыщику, перекинулся несколькими словами, объяснил, что да как приключилось со сродственником, в конце молвил главное:
— Сделай милость, помоги хорошему человеку.
Сыщик удивился:
— Вот те раз. А я думал, что он с тобой, по вашей канцелярской части.
— Может, и возьмёт его к себе Андрей Иванович. Особливо после сегодняшнего.
Сыскной чиновник согласился:
— Должон взять. Толковый у тебя, Иван, братец. А то может к нам его пристроишь? В приказе завсегда людишек недохват. Лишним не станет.
— Ежли в канцелярии не сладится, так мы чрез тебя место поищем. Но пока хотелось бы вместе служить. Не чужие, чай.
— Вам решать, неволить не стану. Не волнуйся, Елисеев, о бумагах я похлопочу. Паспорт к завтрему выправим. После полудни в приказ приходите. Спросите Чиркова Бориса, это я.
— Спасибо, сударь!
— Полноте! Вы меня от большой обузы спасли. Убивца отыскали и разоблачили. Как вас не отблагодарить, да такой малостью?! Чирков добро помнит!
Покидая дом Трубецких, сыщик забрал с собой полицейского. Тело погибшей горничной и её убийцы увезли на телеге в церковь: отпевать да хоронить.
Елисеев поведал о договорённостях потомку, тот обрадовался:
— Не зря, получается, с тобой сходил.
— Что есть, то есть. Лихо ты злодея под монастырь подвёл.
«Пётр» задумчиво почесал затылок:
— Знаешь, Вань, чем больше я на эту тему размышляю, тем всё больше сомневаюсь. Не складывается у меня.
— Что не складывается?
— Знал бы, так сказал. Вроде все улики одна к другой: и повод был — ревность к барину, и улику оставил — кушак. Даже понять могу, почему он его прошляпил, с собой не захватил. Не профессиональный же убийца, чтобы хладнокровно следы заметать. Сначала грохнул, потом запаниковал. Девяносто девять человек из ста так проколются. Ещё и при допросе сбежать попытался, хотя никто его ни в чём не обвинял. Как ни крути — цельная мозаика. А вот всё равно: сомнения в печёнку вгрызлись и жрут меня, сволочи. Упустили мы с тобой что-то. Но вот что?
Копиист пожал плечами. Дескать, ты спросил, тебе и ответ держать. На мой-то взгляд, всё как надобно сложилось.
Потомок продолжил:
— Дорого б я за то заплатил, чтобы узнать. Вдобавок, как подумаю, что из-за меня мужик тот под лошадь попал, так совсем в узел связывает.
— Совесть, братец, это хорошо. Без совести быть — в паскудстве пребывать. Но напраслину на себя не возводи. Камердинер убился не по твоей вине. На дорогу глядеть было надобно. А уж стрекача давать от служителя государева совсем невместно.
— Вань, у тебя на квартире водка есть?
— Брось, Петя. Не в прок сие лекарство.
Елисеев отвёл потомка на квартиру, а сам снова отправился в крепость.
К Ушакову его допустили быстро, лишь Хрипунов задержал перед аудиенцией.
— Ты, Вань, смотри, будь осторожнее.
— С чего бы?
— Не в духе начальство наше.
— Случилось чего?
— От матушки-императрицы выволочку сёдни получил. Прискакал из дворца злющий, всем хвоста накрутил, да ругался матерно.
— За что — ведомо?
— Кто-то за спинами нашими злодействует. От имени Тайной канцелярии преступления творит.
— Дела-а-а, — протянул канцелярист.
Андрей Иванович был мрачнее тучи. Не глядя на Елисеева, спросил:
— Сыскал утрату?
— Никак нет. Сего дня возможности не представилось.
— И как сие приказываешь понимать? — удивлённо вскинулся Ушаков.
От него исходили столь явные эманации злости, что Елисеев, опасаясь вспышки гнева, быстро-быстро заговорил.
Генерал-аншеф слушал внимательно, вопросами не перебивал. Иногда кивал, иногда хмурился. Лишь потом, когда Иван закончил, спросил:
— Выдал, значит, себя душегубец.
— Чирков из Сыскного приказа к такому разумению пришёл, — осторожно произнёс Елисеев.
— Молодцы вы с братом. Нос сыскарям утёрли, — обрадовался Ушаков. — Хучь одно приятное известие за весь день.
— Дозвольте вам Петра на очи представить, — попросил Елисеев. — Таланты в брате моём имеются, что пользу Отечеству могут принесть.
В голове мелькнуло весёлое от потомка, который наблюдал за происходящим на расстоянии глазами канцеляриста:
«Ага, а ещё я вышивать умею… крестиком! Только я ведь ещё никакого желания горбатиться на твою контору не изъявлял».
«Жить-то как собираешься? В солдаты загребут, не спросят».
«Ну да. Времена у вас тёмные».
«Это у вас тёмные. А у нас каждому дворянину служить вместно. Всё, не мешай, братец. С мыслей сбиваешь».
«Умолкаю».
— Вот ты каков, Иван, сын Егорьев! Без году неделя, как на службе, а уже брательника свово пропихнуть желаешь. Не много ль на себя берёшь?