Шрифт:
как они сидели на крыше,
мнили себя голубями,
мы могли бы стать вишнями,
они могли бы быть нами.
мы бы пахли анисом,
отцветали бы в начале мая.
если бы нас кто-нибудь выследил,
с веток слетели бы, головой качая.
так не делается, кукует кукушка,
вы другими не сделаетесь, вторит дрозд.
между
пропасть, а над пропастью – шаткий мост.
видишь, они сидят беззаботные и дурачатся,
а мы, кажется, своё оттанцевали, отпели.
сделаться бы птицей или деревом на полчаса!
снегом стаять, замелодиться капелью.
они сидят там, влюблённые, не торопятся,
вслух читают друг другу запавшие в душу строки.
над нами разливается то же солнце,
тёплое, красивое, одинокое.
как они никогда не обернутся нами,
так и мы уже не обернёмся, когда позовут.
нас даже могут наречь одинаковыми именами,
но нас не будет, а вишни останутся тут
день очередной, получившийся – как яйца – всмятку,
все, что хотелось знать, я в книгах вычитала.
я научилась делить, умножать и прятать
нас в обезличенное или неопределённо-личностное
предложение, гремящее, как кольца на пальцах,
как серёжки, в ряд выстроившиеся в ушах,
я видела своими глазами, страшно признаться!
как карлицы ночь напролёт катались на мышах.
я за ними гонялась, думая, впрочем – мне это не под стать,
мне бы реять над толпой транспарантом,
пока отбивают оставшиеся, вечно отстающие, пять
на главной площади, там (ну вы поняли, где), куранты.
мне бы салютом ворваться в ночное небо,
разлететься и рассыпаться на сотню брызг.
вечное неугомонное мне бы, мне бы, мне бы…
растоптать бы все, разорвать и разрушить вдрызг.
напиши, говорят, какой-нибудь стих о равенстве,
слышу это и чувствую – внутренний голос стих.
мы не верим в идеи схожести, баранами упираемся,
упорно и педантично предпочитаем не видеть их.
ну, родился ты в прошлом столетии, ты от этого лучше?
выше, сильнее, быстрее тех, кто из нулевых?
исключительность и гениальность – это особый случай,
это не про женщин или мужчин, не про старых и молодых.
это про смелость вместо вопросов о цвете кожи,
это умение не заглядывать в спальню и не учить.
мы в двадцать первом веке все ещё глупость множим,
если тебе не нравится, посмотри, пожалуйста, и смолчи.
да не делай ты выводов преждевременно,
если это тебя не касается, палкой не шевели.
нетронутое говно не воняет, в отличие от мнения
‘самого умного’ жителя Земли.
что-то было вчера, я вчера что-то помнила,
что-то очень важное и глобальное,
или проще, отвечающее на вопрос ‘как дела?’ —
‘нормально’.
что-то происходило – точно! изобрели телепорт?
заставили рассмеяться печального гражданина?
было нечто утомительное, как спорт.
памяти капканы и мины.
что-то я должна была рассказать, не должна – обязана.
какую-то важность, задевающую все струны.
каждый день наваливается столько разного…
забыть – раз плюнуть.
а вспомнить потом, варианты перебирая —
нечего и надеяться, пиши пропало.
нет, подождите! я…несмотря ни на что…живая.
вот. донесла! сказала.
легче не стало.
на пробежке утренней, огибая сквер,
о себе усвоила пару истин —
я писатель, меланхолик и легковер,
немного фаталист, немного мистик.
кручу колесо фортуны как барабан
в ‘поле чудес’, отчаянно лезу вверх,
лезу за словом в дырявый карман,
чем вызываю смех.
жизнь уплетаю столовой ложкой —
за обе щеки, в обе стороны,
путаю, когда нельзя, а когда – можно,
в основном у меня все здорово.