Мы можем жить среди людей...
Шрифт:
Эмма дотронулась до экрана, и тут же появился голограммный монитор, на котором выпуклыми разноцветными папками повисли многочисленные файлы. Все распределено по цвету и датам. Научные работы – от бледно-голубого до синего цвета. Чем позже дата – тем насыщеннее цвет. Профессор, видимо, любил порядок.
Эмма тоже всегда держала свои папки на планшете в порядке, но до такой системы не додумалась.
Зеленые – это дневник. Эмма просмотрела пару записей.
…Ходил сегодня в коридоры номер четыре-Си и пять-Си. Ориентировался без фонарика. Проводку тут, видимо, нарушили, а восстанавливать некому. Не до проводки сейчас. В темноте я вижу отлично.
Эмма прикоснулась пальцем к следующей зеленой папке, которая была чуть ярче предыдущей.
…Не спал всю ночь. Слышал вой за стенами. Далеко отсюда, но все равно кажется, что рядом. Все переливы, все интонации сливались в долгую песню. Иногда мне кажется, что я понимаю, о чем они поют. Это песня голода. Им хочется есть, хочется свободы, хочется чего-то странного и непонятного… они тоскуют, только не могут понять – по чему. То ли по своему прежнему облику; то ли по свободе. На меня тоже давят стены, замкнутые пространства, электрический свет, который имитирует дневной, но на самом деле таковым не является. Не могут электрические ртутные лампы заменить свет солнца. Я хочу на Землю. Скорее бы исследовательский интерес Гильдии закончился и меня отправили бы обратно. Хочу уехать отсюда. Последний раз я был на Земле, когда мне было меньше десяти лет. Моя семья согласилась тогда участвовать в научных разработках на станции. У них не было другого выхода. Тогда ни у кого не было выбора. Работы у отца давно не было, с квартиры нас попросили съехать, и мы последние три года жили в общей ночлежке. Я до сих пор помню – коридор «Аш», проход-17, кровати 24, 25, 26 и 27. Для меня, родителей и младшего брата. После того как родился младший брат, вступил в силу Закон о принудительной стерилизации и обязательной сдаче клеток для искусственного зачатия детей.
Эмма оторвалась от текста и шумно выдохнула воздух.
Слова о принудительной стерилизации звучали не так хорошо, как учили об этом в классах. Но с другой стороны – какой выход? Работы нет, средств к существованию тоже. Какой смысл рожать еще детей, если – судя по рассказу профессора – его родители жили за счет дотаций Международного Сената. Вернее, дотациями занималось одно из отделений Сената – Партия Социального Обеспечения.
И семья профессора согласилась работать на станции. Все правильно, и им еще повезло. Видимо, у родителей было приличное образование и соответствующая подготовка.
Как странно звучат в этих рубках слова об образовании и подготовке. Вот прямо сейчас Эмме не поможет ни образование, ни та подготовка, что у нее есть. А владение оружием очень бы пригодилось.
Эмма вздохнула и кликнула на следующую папку.
…Поднимался до Верхнего уровня. По вентиляционным люкам – это самое безопасное. Стая караулит уцелевших, запертых во внутреннем круге. Переговариваются эти животные короткими ультразвуками, но я улавливаю эти звуки. И кажется, даже понимаю. Мне показалось, что я понимаю, как они обращаются к вожаку. Интересно, кто стал у них вожаком? Кем был вожак в прошлой жизни и почему сейчас стая его слушается?
Значит, ультразвук. Кажется, так общаются дельфины. Запись очень короткая, но поставлена отдельным файлом, чтобы можно было быстрее найти, что ли?
Эмма просмотрела еще несколько записей.
За спиной Эммы появился Колька. Коротко спросил:
– Нашла что-то стоящее?
– Ты не разбирал файлы на этом планшете?
– Так, глянул немного. Тут почти то же самое, что у меня, в той комнате, – Колька мотнул головой, – профессор продублировал информацию. Только не знаю зачем.
– Ну, может, он планировал забрать с собой маленький планшет. А большой оставить тут – его неудобно перевозить, и к тому же он подключен к микроскопам, – предположила Эмма. – Смотри.
Она кликнула еще на один файл дневника.
…Мне удалось записать некоторые звуки, что издают животные. Я начинаю понимать их. Звуки, означающие «опасность», и звуки, означающие «еда тут», очень похожи. Интересно было бы проанализировать этот язык – как он образовался.
– А где у него записанные звуки? – спросил Колька, обошел Эмму и принялся перерывать папки на экране.
– Да не суетись, – Эмма поморщилась, – он оставлял ссылки в конце каждой записи. Ссылки на его исследования и записи. Вот потому и файлы разных цветов – он знал, в какой записи какая ссылка. Все у него связано и четко. Смотри, вот сиреневые цвета – это звуковые записи языка.
Колька тут же открыл самый верхний файл бледно-сиреневого цвета. Еле слышные щелчки – и все.
– Тут ничего нет, – разочарованно протянул он.
– Потому что это – ультразвук. Надо включать адаптер. Программа у него тут есть такая, специальная. Но сам он отлично обходился без нее. Да и нам она не нужна, мы все равно не понимаем язык этих животных. Зато тут есть профессорский перевод. То есть мы можем – ну, к примеру, – скинуть на свои планшеты запись тревоги и, когда будем выходить из этих коридоров, включим ее. Это разгонит всех животных.
– Отличная мысль, Эмка! – Колька удивленно глянул на нее. – Ты просто гений!
– Я знаю, – невозмутимо ответила Эмма, – но я еще хочу посмотреть тут все и почитать. А после пойдем.
– Да, нам некуда торопиться. Наших уже всех съели…
– А может, и не съели. Если помнишь, наши закрывались от диких. Базы на замке. Так что вряд ли твари добрались до наших. На Втором уровне роботы, об этом нечего переживать. Пятнадцатые, наверное, уже перестреляли половину стаи. Тем более если сегодня нет крейсеров. Я хочу все тут разобрать, все, что он делал. Это интересно. Это просто уникальная информация. Но сначала я разделю оставшиеся вафли и сделаю себе еще кофе. Сколько у нас пакетов с пюре?
– Три пакета пюре и три – вермишели. И один кусок колбаски, совсем небольшой.
– Мы вполне можем провести тут еще одну ночь. Прочитать файлы, отдохнуть и окончательно убедиться, что черти убрались отсюда. Поужинаем, позавтракаем и будем пробираться к своим. Пойду приготовлю себе кофе и поделю вафли.
В каждой пачке оказалось по четыре вафельки. Всего восемь, ровно на троих никак не разделишь. Потому Эмма решила каждую вафлю разделить на три части. По восемь частичек каждому – поровну и удобно. Пока автомат готовил кофеек, она взялась за ножик.