Мы на «чертовом» катались колесе
Шрифт:
— А как вас зовут? — продолжала спрашивать Настя.
— Ронни.
— А у в Америке есть попугайчик?
— Есть, даже два.
Марине пришлось приложить усилие, чтобы взять себя в руки. Она поспешно встала со скамейки.
— Ну все, нам пора домой. У нас еще ужин не приготовлен… Настя, попрощайся. Папа сегодня не может долго быть с нами, у него очень много важных дел…
Сэндз тоже поднялся.
— Вообще-то, сегодня у меня никаких… — начал он, но Марина его перебила:
— Да и семья его ждет!
— До свидания! — Девочка помахала Ронни рукой. — А вы завтра к нам придете?
— Не
И она направилась к выходу из сквера, таща за собой Настю.
Марина злилась на себя за то, что снова, как это уже не раз с ней было, поддалась неотразимой притягательности, исходившей от него. Ей показалось, что она похожа на одну из подопытных собак Павлова, которые, услышав звонок, начинали вырабатывать слюну. Вот и она так же. Как ни старалась сдерживать порывы своего тела, все бесполезно. Какой-то условный рефлекс, честное слово!
Они с Настей перебежали проезжую часть улицы и зашагали к дому. Марина нарочно ни разу не оглянулась, зато Настя оборачивалась беспрерывно.
Ронни смотрел на уходящих женщину и ребенка, и душу его захлестывали волны самых разнообразных чувств — от горечи и разочарования до удивления и какой-то беспричинной радости. Он вдруг представил себе, что Настя будет жить с ним в его доме в пригороде Лос-Анджелеса, а Марина будет навещать их. И не раз в неделю, а гораздо чаще. Он улыбнулся, вообразив их обеих перед верандой на зеленой лужайке, спускающейся к океану. Он и сам не замечал, что в этих фантазиях совсем не оставалось места для Бетси…
Весь вечер Настя была очень возбуждена, глаза ее горели. Она расспрашивала про Америку, про Ронни, интересовалась, увидят ли они его снова. В конце концов Марине это надоело, и она строго сказала, что у отца своя собственная жизнь, про которую ей ничего не известно. Девочка, испугавшись, умолкла, и Марина спохватилась: несправедливо злиться на ребенка за свои обиды к Сэндзу. Дочка ведь не виновата. Для нее обретение отца — большое событие. Поэтому после ужина, когда Настя захотела нарисовать Жаконю, Марина сама принесла ей листки белой бумаги и цветные карандаши. Девочка изобразила для Ронни попугая, причем сделала это с большим усердием. Марина помогла ей написать внизу свое имя. На втором листе Настя нарисовала поросенка Хрюшу из телевизионной передачи «Спокойной ночи, малыши», потом разохотилась и нарисовала еще утенка, собаку и совсем уж каких-то фантастических зверей.
Когда раздался телефонный звонок, они обе — мать и дочь — вздрогнули и посмотрели на аппарат. Марина подняла трубку.
— Алло.
Настя навострила уши и так и впилась в нее глазами.
— Рисуй, — отмахнулась мать. — Это тетя Таня звонит.
Девочка вернулась к своим карандашам. Тетю Таню — Маринину подругу из магазина — она знала.
У Татьяны на уме было только одно: кинофестиваль и мировые знаменитости, приехавшие в Москву.
— Сэндз завтра собирается на спектакль в «Современник», — сообщила она заговорщическим тоном. — Слушай, сгоняем завтра туда, а? Есть шанс выцарапать у него автограф!
— Я не пойду, — ответила Марина. — Завтра выходной, мы с Настькой в зоопарк собрались.
Татьяна еще минут двадцать занимала
— Мама, мы завтра идем в зоопарк? — обрадовалась Настя, которая, конечно, слышала каждое слово.
Про зоопарк Марина сказала, чтобы только отделаться от охоты за автографом Сэндза, но теперь и перед дочкой приходилось оправдываться. Глядя на оживившуюся Настю, она задумалась: в самом деле, не пойти ли завтра в зоопарк?
— А папа пойдет с нами?
— У него не будет времени. — Марина старалась говорить ласково. — Я же тебе сказала, что он занят.
Девочка приуныла и снова взялась за карандаши. Она рисовала до тех пор, пока мать не уложила ее в постель. Потом легла и сама, хотя знала, что вряд ли заснет. Повторится то, что было с ней пять лет назад, вскоре после расставания с Ронни. Сладостные минуты, навсегда оставшиеся в прошлом, снова всплывут в ее памяти и будут мучить, возбуждая боль и тоску. И наступит момент, когда в горячечном состоянии полубодрствования-полусна ее начнут одолевать фантазии с Ронни Сэндзом в главной роли. Снова и снова она будет сдаваться его губам и рукам… За эти годы душевные раны успели зарубцеваться. Она уже почти выкинула Ронни из памяти, начала новую жизнь. И вот теперь все повторяется…
4
Проснувшись утром, Марина потерла виски. В голове тупо билась боль. Сейчас, когда в окно били яркие солнечные лучи, все происходящее с ней представилось Марине совсем в другом свете. От ночных переживаний не осталось и следа, если не считать этой несильной головной боли. Она решительно встала с постели и направилась в ванную. Пора наконец распрощаться с прошлым. Вспоминать любовь — жестокое и бессмысленное занятие, которое ни к чему хорошему не приведет.
Настя уже расхаживала по комнате. Увидев, что мать проснулась, она включила телевизор. Сейчас должна была начаться ее любимая детская передача. После ванны Марина оделась по-домашнему: в джинсы и легкую блузку, нанесла на лицо необходимый минимум косметики и занялась завтраком. Настя крутилась рядом и поминутно спрашивала про зоопарк.
— Пойдем, если только будешь вести там себя хорошо и не убежишь от меня, как в прошлый раз, — пообещала наконец Марина.
Они завтракали на кухне, сидя за небольшим столиком, когда в квартиру позвонили. Теряя второпях шлепанцы, Марина побежала к двери. Настя сейчас же положила вилку и, замирая от любопытства, устремилась за ней. Марина заглянула в «глазок». В груди гулко стукнуло сердце. Предчувствие ее не обмануло: на лестничной площадке, держа в руках цветы и небольшой сверток, стоял Ронни Сэндз собственной персоной!
Она растерялась до того, что не нашла ничего лучше, как спросить: «Кто там?» — хотя прекрасно знала кто.
— Это я, Ронни. Пришел повидаться с Настей.
— Мог бы по телефону позвонить.
— Настя обещала мне рисунок.
Марина покосилась на дочку. Услышав голос Ронни, та стояла в напряженном ожидании, не сводя с матери широко раскрытых глаз.
— Хорошо, я вас впущу, — сказала Марина по-английски, — но обещайте, что ваш визит продлится недолго.
«Цветов не возьму», — подумала она, раскрывая дверь.