Мы наш, мы новый…
Шрифт:
Как следовало из доклада Эссена, вышла из строя одна машина, то есть совсем вышла, необходим был длительный ремонт, причина устанавливается. «Пересвет» также получил незначительные повреждения – во всяком случае, в носовом отсеке обозначилась течь. Ремонт, конечно, необходим, но ничего критичного, вполне боеспособная единица. Винить командира таранившего корабля было не в чем – тот в принципе действовал весьма умело и хладнокровно, но погасить скорость и отвернуть в сторону махину в четырнадцать тысяч тонн – это не на миноносце пируэты выписывать.
Макаров хотел было повторить приказ о возвращении двух броненосцев, с остальным разбираться предстояло позже, но тут поступила радиограмма из Артура о появлении на горизонте множественных
Едва Макаров осознал обстановку, тут же были отозваны крейсеры, а эскадра легла на курс к Артуру, только шла она курсом постоянного смещения к берегу, чему были все удивлены, но все же безропотно выполнили приказ. В построении изменений не было, разве только «Севастополь» и «Полтава» поменялись местами.
Японцы открыли огонь с дистанции в семьдесят кабельтовых, русские ответили. Но эффективной эту дуэль пока назвать было нельзя. Выдерживая максимальный темп стрельбы, японцы ни на минуту не снижали хода, стремясь успеть отрезать русских от берега. Но вскоре стало очевидным, что, несмотря на почти двукратное преимущество в скорости, Того все же не успевает, дальнейшее сокращение дистанции могло привести только к тому, что русские получат преимущество для своих бронебойных снарядов, а потому Того был вынужден отвернуть, выходя на параллельный курс, и снизить скорость. Русские вновь сделали поворот и теперь шли вдоль берега в кильватерной колонне, так что оставалось только вести бой на параллельных курсах. Все. Максимум, что теперь японцу было доступно в этой ситуации, – это просто сосредоточить огонь сразу нескольких кораблей на двух русских. Так, например, броненосцы тут же выбрали флагман, а крейсеры Камимуры – «Севастополь», который, кстати сказать, уже немного просел на корму: все же столкновение для него не прошло незаметным.
Практически одновременно с основными силами на дистанцию открытия огня вышел и отряд адмирала Катаоки, между ним и крейсерами завязалась жаркая перестрелка. Однако осознавая, что силы слишком неравны и выход только в том, чтобы навязывать противнику свою тактику боя, Реценштейн отправил миноносцы к броненосцам, где они, приняв значительно ближе к берегу, сопровождали гигантов, а сам, увеличив ход, начал кружить над Катаокой и Дэвой, используя свое преимущество в ходе, сведя таким образом превосходство японцев в артиллерии и водоизмещении практически на нет.
– Степан Осипович, пора перебираться в боевую рубку, – когда первый снаряд упал неподалеку от броненосца, обратился к Макарову Молас. Он, как и весь штаб, находился на мостике вместе с командующим.
– Там я не смогу в достаточной мере наблюдать за сражением – в бойницы не больно-то и посмотришь, а мне нужно видеть общую картину. И потом – мой штаб, командование броненосцем… Будет слишком тесно.
– Ваше превосходительство, это по меньшей мере неразумно, – не сдавался Молас, поддержанный загомонившими офицерами. – Никто не сомневается в вашей храбрости и стойкости, но вы нужны флоту живым и здоровым. Если рубка не способна вместить весь штаб, что же, так тому и быть, штаб останется на палубе, но уж вам-то место там найдется. – Вот теперь ни намека на увещевание – в словах начальника штаба слышались уже требовательные нотки.
Макаров, надувшись как сыч, оглядел всех окружающих и зацепился за стоящего в сторонке матроса. Сигнальщик смотрел на адмирала таким взглядом, что он пробирал, казалось, до самых потаенных глубин души. Были в нем и боль, и мольба, и недоумение, и укор – целая гамма чувств. А еще в фигуре матроса проскальзывало нечто такое, по чему можно было сделать вывод, что вот сейчас он наплюет на все уставы и субординацию, сграбастает в охапку строптивого адмирала и уволочет под защиту брони.
Неизвестно, что послужило принятому решению – вид ли матроса, готового пойти на преступление, чтобы оградить от опасности любимого адмирала, увещевания ли офицеров или просто возобладал здравый смысл, – но Макаров все же развернулся и с недовольным выражением на лице направился в рубку.
Помещение встретило его сумраком, который разгонялся включенным освещением, и было душно, но, оказавшись под защитой брони, многие облегченно вздохнули. Сразу и не поймешь – то ли оттого, что почувствовали себя в безопасности, то ли потому что адмирал перестал дурачиться и больше не подвергает себя ненужной опасности. Для командования броненосцем здесь было довольно просторно, но с появлением адмирала с его штабом стало куда теснее.
Не останавливаясь, Макаров тут же прошел к смотровым щелям. Впрочем, щелями их назвать было трудно – скорее узкие окошки, через которые в рубку мог ворваться целый рой осколков. Но здесь эта проблема была решена: присутствовали рамки с остеклением в несколько слоев, идея, подсмотренная на бронепоездах, имелись и запасные стеклопакеты, которыми легко было заменить поврежденную часть. Стоит заметить, что стекло было заметно толще такого же на бронепоездах, а потому, в отличие от них, вполне могло погасить и энергию винтовочной пули, выпущенной в упор, а еще оно коренным образом отличались от прототипа, так как между слоями был проложен целлулоид, что значительно увеличивало прочность. К слову сказать, на бронепоездах тоже уже ввели это новшество.
Бинокль к глазам – и вот корабли противника вновь приблизились. Обзор куда скромнее, чем на мостике, но в принципе ничего страшного, вполне приемлемо. Палуба мелко вздрогнула, послышалось сдвоенное рявканье носовых двенадцатидюймовых орудий. Макаров следил за «Микасой». Один из снарядов упал рядом с бортом, второй разорвался на палубе.
Все же его нахождение здесь в качестве командующего во многом пошло на пользу эскадре. Сегодня при проведении маневров корабли, конечно, не показали безупречной слаженности, но если сравнивать с тем, что было вначале, изменения все же разительны. Причем если еще сегодня поначалу было множество огрехов, то в боевой обстановке все происходило весьма неплохо, хотя адмирал ожидал как раз обратного. Опять же выучка личного состава радовала. Может, здесь причина крылась в новых дальномерах, поставленных концерном, а может, все же в самих артиллерийских офицерах и комендорах, а скорее всего – в совокупности всего этого. И стрельба была на диво удачной: вон «Микасу» со второго залпа накрыли, и не просто, а добились попадания.
Ага, вот еще кто-то попал в японского флагмана. Кто это так отличился? Ничего не видно из этой тесной рубки. Ладно, глупостей на сегодня достаточно. Каждый должен заниматься своим делом: командующий – командовать эскадрой, командир – кораблем, наводчик – наводить орудие и стрелять, пожарные расчеты – с риском для жизни тушить пожары, кочегары – изнывая от нестерпимого жара и неизвестности, обслуживать котлы. А вместе они составляют единый огромный механизм.
– Что он делает?
– Разве не видно – тянет к берегу, чтобы Того не отрезал ему путь отступления к крепости, – сквозь зубы бросает Антон в ответ на возглас Науменко.
Как только стало известно о том, что появилась японская эскадра, Петр Афанасьевич тут же поспешил на наблюдательный пункт. Да, есть у них свой, и вполне оборудованный, пусть все обзавидуются. Вот только разворачивающееся действо не сказать что хоть чуть его радовало.
– Чего же они тянутся, как беременные?
– Возможно, у «Севастополя» какие-то неполадки. Еще перед появлением Того он вывалился из строя и заметно снизил скорость, а еще мне показалось, что его таранил «Пересвет». Может, ошибаюсь – далеко все же.