Мы не «рабы», а внуки божьи! Языческая Русь против Крещения
Шрифт:
Так получилось, что на Юге, точнее, на казачьем, степном Юго-Востоке, они сохранились чуть дольше. Любопытно, как это отражалось даже в именах – скажем, в протоколах допросов мятежников Смутного времени.
Когда речь идёт о городах, в том числе – некогда мятежном Муроме, – имена фигурируют вполне христианские: Илейка Иванов Тимофеев, Тихонко Юрьев, Ивашко Боркин, Родион Матвеев сын.
Но когда речь заходит о казаках, крещёные имена будто испаряются. Нагиба, Наметка, Неустройка, а прозвище Четыре Здоровья! Позднее, в конце XVII века, в документах
А кем же в таком случае были остальные казаки? Уж явно не мусульманами. Сам Степан Разин, согласно приговору, «на Дону церквей Божьих строить не велел, венчаться велел вокруг вербы». А любопытнее всего для нашей темы подлинные обстоятельства истории с персидской княжной, широко известной благодаря песне «Из-за острова на стрежень».
На самом деле «не так все было, совсем не так» – начиная от того, что всё происходило отнюдь не на Волге во время похода, а на Яике, на казачьем кругу. История эта дошла до нас в пересказе очевидца. Людвиг Фабрициус, голландец, служивший в царской артиллерии с 1660 года, был направлен в 1667 году, в составе войск князя Прозоровского, на войну с «воровскими казаками» Разина, на Астрахань.
В июне 1670 года, в походе С. Львова, на Чёрном Яре попал в плен к разницам и с ними вернулся в Астрахань. Он своими глазами видел кончину девицы – впрочем, опять же, о девице, с которой «ночку провозжался», речь не шла – Разин успел прижить от молодой персиянки сына.
Не шла речь и о потакании атамана пьяным крикам шайки. Всё было, можно сказать, чинно – перед всей ватагой, на кругу, он вывел свою любовницу, наряженную в лучшие одежды, и заявил, что нынче ночью, во сне, он видел «водяного бога Гориновича, которому подвластна река Яик» (в казачьих песнях Яик и впрямь именуется Горынычем).
Бог упрекал Стеньку за то, что уже столько лет он, пользуясь его, речного бога Гориновича, благосклонностью, захватил столько добра в своих походах, но не сдержал своего обета. Некогда, напомнил водяной владыка, Стенька пообещал ему лучшую часть своей добычи в обмен на удачу в походах.
И вот теперь, продолжал атаман, он исполняет обещание – и со словами «Прими от меня этот дар, покровитель мой Горинович, у меня нет ничего лучше, чем эта женщина» швырнул персиянку с обрыва, над которым заседал круг.
Самое занимательное, что годовалого малыша, прижитого им от пленницы, он отправил в Астрахань, к митрополиту, с просьбой воспитать мальчика в христианской вере, и приложил к тому тысячу рублей золотом.
Жить с мусульманкой, прижить от неё сына, принести её в жертву языческому Богу и отдать малыша на воспитание митрополиту – любопытный был человек атаман Степан Тимофеевич! Многогранный и разносторонний.
Хотя в одном он прав – общество, в котором он жил, явно не могло «воспитать в христианской вере» малыша-полукровку. Любопытно, что все казаки совершенно спокойно, судя по описанию Фабрициуса, отнеслись к откровенному человеческому жертвоприношению водяному божеству.
Так что некрещёных там, должно быть, и впрямь обреталось немало. Судя по имени божества и обычаю венчаться вокруг вербы, некрещёные казаки разинских времён исповедовали как раз славянское язычество. Впрочем, в армии атамана хватало и старообрядцев, и никониан – он даже велел снарядить обитый чёрным струг, на котором с восставшими якобы плыл сам патриарх Никон.
Напоследок замечу, что за Разиным осталась не превзойдённая ни одним другим атаманом слава великого волшебника, он даже стал героем обычной истории про заточенного «в гору» колдуна, который вырвется в конце мира.
Впрочем, колдуном Степана Тимофеевича, судя по всему, считали уже при жизни – пленного мятежника содержали не в каком-нибудь банальном остроге или застенке, а в церковном приделе, на освящённой цепи. Любопытно примечание в одной из легенд о разинских кладах – мол, Стенька-вор с черемисой одной веры был.
Черемисы, марийцы так и остались язычниками до самой революции, да и сейчас многие почитают старых Богов, а древняя религия в Республике Марий Эл зарегистрирована на республиканском уровне.
В 2010 году, 16 февраля, в институте археологии Российской академии наук в Москве, на научном семинаре «Археология Подмосковья» состоялась тихая, не получившая широкой прессы сенсация. Неподалеку от села Холмы Солнечногорского района Московской области найдено погребение двух женщин в кургане. По языческому обряду. По украшениям покойниц, по тканям определили дату последнего (по крайней мере, из известных) языческого погребения окрестностей Москвы. Рубеж XVII–XVIII веков. Сколько таких курганов стоят нераскопанными, а сколько разграблено и датировке уже не подлежит – Боги знают.
В начале следующего, XVIII столетия русские язычники отразились во вполне официальном документе. В «Артикуле воинском» Петра Алексеевича от 26 апреля 1715 года, не где-нибудь, черным по белому значатся такие слова:
«И ежели кто из воинских людей найдется идолопоклонник, (…) оный по состоянию дела в жестоком заключении, в железах, гонянием шпицрутен наказан или весьма сожжен имеет быть».
Добавлю только, что инородцы российские, мордва, черемиса и прочие до 1722 года никакому рекрутскому набору не подлежали и в армии оказаться не могли. Следовательно, речь не про их племенные культы.
Последний раз язычники – повторюсь ещё раз, именно откровенные и последовательные язычники, противопоставлявшие себя христианству и не желавшие принимать его ни в каком, сколь угодно «народном», виде, – мелькнули в бурных волнах российской истории уже в просвещённом XVIII столетии, в царствование Анны Иоанновны, если точнее – в 1743 году.
Некий нижегородский епископ Дмитрий (Сеченов), проезжая по своим делам Терюшевскую волость, увидел у церкви в русском (!) селе Сарлеях на кладбище рядом с крестами какие-то странные столбы и срубы.