Мы не твои
Шрифт:
Я не встаю с этой коляски не потому, что не могу! Я знаю, что смог бы! И восстановить зрение тоже, в принципе, можно!
Но я не буду. Я заслужил именно такую жизнь. Недожизнь. Жизнь, в которой я каждый день расплачиваюсь за свои поступки.
Несу наказание за свою гордыню, зависть, алчность.
Поэтому еще и прогнал ее.
Я не имею права на счастье. Никакого права.
Я думал, если причиню ей боль своими словами, выгоню, то она… она будет обижена. Со временем поймет, какое я ничтожество, поймет, что любить
Веселый, счастливый, прекрасный мой воробушек.
Она говорит, что некрасивая, но я-то знаю какая она красавица! Чувствую! Она прекрасна внутри, и хороша снаружи. Пусть я не вижу ее глазами, я вижу сердцем!
Вернее, видел. Теперь все. Ее нет.
Но я обязан ее вернуть. Если она ждет ребенка – я обязан!
Помогать, быть рядом, дать малышу свое имя, заботится о нем и о ней, о моей Надежде.
Я должен сделать все, чтобы она простила меня и вернулась! Все!
Достаю телефон, отдаю команду набрать номер.
– Там? Ты мне нужен. Срочно! Надо разыскать Надю. Я знаю, что она уехала! Я говорю, что надо ее разыскать! – ору, как сумасшедший! Понимаю, что так нельзя, дышу тяжело, – Прости брат. Это на самом деле важно. Надя, она… Она ждет ребенка от меня…
***
(Прим. автора) Для тех, кто читал или читает книгу "Я не твоя" – события в книге "Мы не твои" сейчас с Надей происходят примерно через год после расставания Тамерлана и Зои – через некоторое время после возвращения Тама и Ильяса с Кипра.
***
НАДЕЖДА
– Надюш, может, ты мне объяснишь все-таки, что случилось?
– Извините, Товий Сергеевич, я ведь все уже объяснила? Хочу вернуться домой.
– Домой. Ясно. – высокий, огромный как медведь мужчина в медицинской форме и халате встает с кресла, обходит стол, становится напротив меня. – Ясно, что ничего не ясно, Надежда, мой компас земной. Давай, рассказывай, что у тебя произошло с Умаровым?
Меня бросает в краску, потому что доктор, которого в отделении и в клинике за глаза зовут Громозека, как героя известного мультфильма, попал прямо в точку.
Произошло. С Умаровым. С пациентом, сиделкой и глазами которого я была целый год.
– Товий Сергеевич…
– Надь, ну что ты так официально-то? Сколько раз говорил, не чужие же люди? Мы с твоим отцом были как братья, а ты…Давай-ка садись, выложишь все начистоту, и мы решим проблему, да?
Он говорит так просто, по-доброму, что сразу хочется плакать. И все рассказать.
Но я не могу.
Как я скажу, что влюбилась в пациента? Пренебрегла своим профессиональным долгом?
– Я просто устала. Вы же знаете характер Ильяса? С ним сложно…
– Сложно? Мне казалось, вы нашли общий язык, разве нет? Когда я осматривал его в последний раз, то…
– Мне тоже казалось, но…
– У вас что-то было?
– Нет! – отвечаю так быстро и резко, что дяде Товию, конечно, все понятно.
– Так… Ну, на правах, так сказать, твоего… опекуна что ли, я должен, наверное, поехать к нему и потребовать сатисфакции?
– Что?
– Я устроил к нему на работу маленькую, насколько я понимаю невинную девочку, ну, ну, не смущайся, я врач, мне можно. А этот… мажор что устроил?
– Я сама…
– Что? Ты? Сама? Ты мне то не рассказывай! Эх… воробушек ты мой, воробушек… Я позвоню Тамерлану и поговорю с ним.
– Нет! – на этот раз говорю твердо. – Пожалуйста, нет…
– Надюша…
– Я прошу. Я все равно уеду. И мне от него ничего не надо. Совсем.
– Так… Есть последствия?
Ох, от Громозеки ничего нельзя скрыть. Он словно рентген, или нет, новейший аппарат МРТ – магнитно-резонансная томография. Все видит, все понимает.
– Дядя Товий, пожалуйста… не надо ничего им говорить! Я не хочу, чтобы они знали! Он сказал… он мне сказал, чтобы я… избавилась…
Не могу сдерживаться, слезы прорываются, я как в детстве закрываю рот ладошкой, реву.
Товий встает со своего кресла, подходит ко мне, обнимает, прижимая к широкой груди.
– Ну, ну, малышка, не надо… Не плачь, в твоем состоянии это еще и вредно. – он усаживает меня на банкетку, садится рядом, гладит по голове, – Так… что же мне с тобой делать? Уверена, что хочешь уехать? Ты же можешь вернуться в клинику? Устроим тебя официально. Поработаешь, пойдешь в декрет, получишь деньги декретные. Жить можешь у нас, Геля будет рада, ну или… найдем какой-то вариант. А этому… этому горе-папаше знать не обязательно, если он разбрасывается такими заявлениями, то…
– Я боюсь тут оставаться. Если он узнает, что я оставила малыша?
– А как он узнает?
– Да просто… Тамерлан Александрович же совладелец этой клиники?
– Да, точно… Ну, я могу устроить тебя в другое место. У меня много знакомых. Ты хорошая медсестра. С работой проблем не будет.
Я понимаю, что Товий Сергеевич прав. Я вполне могу остаться в столице. Работать. Жить.
Не думаю, что Ильяс захочет меня разыскать.
– Решай, воробушек! Можешь поехать, куда ты там собралась, к тете? Поезжай, отдохни. Вернешься и все решим. Хорошо?
– Да, спасибо!
Он целует меня в макушку, а я вспоминаю папу, его объятия, его большие добрые руки, снова хочется плакать. Но нельзя.
Я теперь должна думать не только о себе, но еще и о крохотном птенчике, который сейчас уже живет внутри…
– Кстати, Надя, деньги у тебя есть?
– Да, Тамерлан Александрович все выплатил. Даже… с премией.
Я действительно удивилась, когда мне на счет упали деньги. Лишние пятьдесят тысяч для меня совсем не лишние. Я их сохраню. Моему малышу пригодятся.