«Мы пол-Европы по-пластунски пропахали...»
Шрифт:
— Тащи все, что есть! — скомандовал Осипов старшине. — Расчетам по местам.
Тот понял его и закивал головой. Появились штук шесть противотанковых гранат. «Ворошиловские килограммы» — так называли эти тяжеленные штуковины, малопригодные для уничтожения танков. Швырнуть ее можно было метров на пятнадцать, кто посильнее — на двадцать. Разве танки так близко подпустят? Да и попасть надо было точно под гусеницу или броском сзади на крышку трансмиссии.
Тем не менее, гранаты раздали бойцам понадежнее, а три миномета открыли огонь по танкам. Бесполезный, но хоть отвлекающий бойцов от дурных мыслей.
«Ура!» — кричал кто-то. Потому что горели два фашистских танка, продолжала вести огонь невесть как уцелевшая пушка ЗИС-3. Густо сыпались гаубичные снаряды, и, как автоматы, работали все три наши минометных расчета. Из тучи пыли выскочили четыре «доджа», с длинноствольными приземистыми 57-миллиметровыми пушками. Это были новые противотанковые орудия, которые, по слухам, крушили особыми снарядами любую броню. Пушки разворачивали под огнем очень быстро. Но прежде чем они открыли огонь, взлетел на воздух «додж», и перевернуло взрывом одну из пушек.
Получилось так, что дуэль между танками и батареей 57-миллиметровок шла через нашу позицию. Снаряды разных калибров с жутким воем проносились над головой. «Ура!» уже никто не кричал.
Вырвавшаяся вперед «пантера» была метрах в трехстах от нас. Я отчетливо различал ее скошенную под острыми углами броню и башню с огромной четырехметровой пушкой. Бронебойные снаряды рикошетили от брони, высекая снопы искр. Одна из болванок врезалась рядом с пушкой, брызнул целый фонтан раскаленных кусочков. Но «пантера» с короткой остановки разбила выстрелом 57-миллиметровку, а ее два пулемета подметали все вокруг.
Дело решило то самое последнее орудие ЗИС-3, перекошенное и, казалось, выведенное из строя. Оно закатило два снаряда в борт «пантеры». Пошел дым, из отверстий показалось пламя. Из люков начали выскакивать танкисты. Я вспомнил про пулемет и открыл огонь, зацепив механика-водителя, скатившегося по броне. Он пополз в сторону и ушел от моих пуль, прикрытый бугром. Обгоняя горящую «пантеру», следующий танк вел огонь по батарее, а один из пулеметов прошел веером по нашей позиции. Кто-то из бойцов вскрикнул. Сразу пять или шесть человек бросились убегать.
Снаряд, выпущенный этим или другим танком, разметал всю кучу, разбросав куски человеческих тел. Мы с Никитой забились в узкий ровик, к нам втиснулись Осипов и боец с окровавленной рукой. Ровик был неглубокий, и, если бы танк наехал на него, от нас остался бы фарш. Но танки обошли минометную позицию, не желая терять времени. Батарея 57-миллиметровок была раздавлена. Небольшой вездеход «додж», прятавшийся поблизости, понесся прочь. Взрыв опрокинул его, он вспыхнул, как спичка. Старшина с противотанковой гранатой тщетно пытался втиснуться к нам. Двое бойцов метались по окопу. Их расстреляли из бронетранспортера, прошедшего совсем рядом.
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы командование не бросило навстречу немцам танковый батальон. Фрицы хорошо прошлись по нашим позициям. Возможно, навстречу им двигался такой же бронированный кулак. Но на дворе был
Но немецкую бронетанковую группу уничтожили почти полностью. Бой шел едва ли не у нас на головах. Кумулятивный снаряд мгновенно зажег и взорвал «тридцатьчетверку», сорванная башня валялась рядом, а из круглого отверстия с ревом вырывался столб огня. Горела солярка, промасленное тряпье, металл, человеческие тела. Немецкий Т-4 получил снаряд прямо в люк механика-водителя. Второй пробил броню рядом, и горящий бензин полыхнул изо всех щелей.
Мы выбрались из нашего ровика. Я разыскивал пулемет, пока не убедился, что там, где его оставил, дымится воронка. Подобрал карабин. Мы, уцелевшие, жались к стенкам окопа. В этом лязганье и грохоте взрывов, горящих кострах металла человеку нечего было делать. Посреди окопа одиноко торчал миномет, а рядом с ним лежал наводчик, весь в крови, как будто облитый с ног до головы темно-красной краской. И этот миномет даже отбрасывал тень от клонившегося к западу солнца. Разве в аду бывают тени?
Тяжелый транспортер «Ганомаг», уходя от снарядов, уже дымившийся, влетел в низину. «Тридцатьчетверка» ударила по нему сверху из орудия. Угол наклона оказался недостаточный. Снаряд снес щиток с крупнокалиберным пулеметом над кабиной и взорвался метрах в пяти впереди, разворотив двигатель. Танк пронесся мимо, а мы кинулись добивать бронетранспортер. Восемь-десять немцев спрыгивали через борта вниз и лезли через заднюю дверцу. Они были оглушены, иначе перебили бы нашу слабовооруженную минометную команду.
Почти у всех фрицев были автоматы, а на борту торчал еще один пулемет. Старшина, вырвавшийся вперед, бросил противотанковую гранату. Она взорвалась ближе к старшине, чем к бронетранспортеру. Его и бежавшего рядом Никиту швырнуло на землю взрывной волной. Я выстрелил из карабина в унтер-офицера с несколькими нашивками. Промахнулся. Унтер поднимал автомат. Взводный Осипов торопливо высаживал обойму своего трофейного «парабеллума». Свалил унтер-офицера, еще одного солдата. Я, передернув затвор, выстрелил прямо в упор в крепкого рыжего немца, спрыгнувшего из задней двери. Он свалился мне под ноги. Следующего принял на штык минометчик и тут же упал, срезанный автоматной очередью. Высокий немец спокойно, как на учениях, расстрелял короткой очередью сержанта-наводчика, потом еще одного бойца. На него налетел, как коршун, наш боец в одной рубашке, ударил прикладом по голове. Приклад разлетелся на куски.
Действуя обломком карабина, он бил немца по лицу. В моем карабине кончились патроны, и я достал ТТ. Стрелять уже было некого. Подоспевшие минометчики из второго взвода добивали оставшихся немцев прикладами и сапогами. Из разбитой кабины вывалился контуженый водитель. К нему подскочили сразу трое и замолотили прикладами. Еще один минометчик пытался влезть в кучу-малу и врезать фрицу. Не хватало места. Тогда он сунулся в открытую дверцу кабины и выстрелил в сидевшего там старшего машины, тоже раненого, а может, и мертвого.