Мы служили на флоте

4 мая 1984 года. Эта дата навсегда вошла в мою память как первая, принципиально важная и во многом определившая мою дальнейшую судьбу ступенька лестницы, название которой жизнь. Количество этих ступенек на жизненном пути у каждого человека свое, лично определенное каждому Всевышним. Для меня и десятка тысяч других пацанов, бывшего Советского Союза, которых весной, в том далеком 1984 году, с всепоглощающим нетерпением последнего алкоголика, жаждущего утреннего открытия отдела спиртного магазина в надежде купить «бухло» и похмелиться, ждали всевозможные районные, городские и областные военные комиссариаты; эта ступенька была самой первой, поднявшись на которую ты понимаешь и видишь, как резко меняется уклад твоей жизни – и ты попадаешь в новую для тебя среду. Где нет рядом близких тебе людей, на которых можно опереться, и ты можешь рассчитывать, за редким исключением, только на себя и Бога, что Он будет к тебе милостив.

Эта ступенька как прекрасная дева одновременно манила и притягивала к себе предвкушением прикоснуться к чему-то запретному и таинственному, но такому желанному, и в тоже время пугала своей неизвестностью.

Название этой ступеньки – призыв на действительную военную службу. Большинство призывников, того времени, по этому поводу выражалось не так витиевато и возвышенно, как я в предыдущем абзаце, а говорили довольно просто и понятно каждому: «Жизнь дала трещину». Так как от призыва в советское время ни откосить, ни затупить, если ты не полный дебил или идиот, что в принципе одно и тоже, так как эти слова обозначают одно и тоже медицинское заболевание, название которому олигофрения, только разную глубину интеллектуального недоразвития индивидуума, а тем более откупиться – не представлялось возможным. Откупиться не было возможности не потому что все военкомы были кристально чистыми и идейными коммунистами, а потому что в это время наши родители были все одинаково средненько-бедненькими. Вопрос упирался в деньги. А власть, в лице любимой всеми коммунистической партии СССР, твердо придерживалась учения основоположников марксизма-ленинизма, основной постулат которого гласил, что пролетариату и крестьянству (к этому классу, я думаю, относилось 99% населения Союза) деньги не нужны. Со слов моего отца, власть за работу платила, но платила ровно столько, чтобы ты и твои домочадцы не пошли с сумой по жизни, прося милостыни на пропитание. Так что, даже если бы я и захотел, – то не смог бы, отдать свой долг родине деньгами.

Кроме того, спрыгнуть от Армии не давало советское общественное мнение. Что-что, но здесь мнение партии и народа совпадало по всем пунктам. Для простого народа парень, который не служил, был изгоем. Даже сердобольные набожные бабушки, вечно сидящие на скамейках у подъездов наших домов, которых пробивала слеза при виде бесхвостого и одноглазого кота или прыгающего на трех лапах пса из породы «Чтоб ты сдох», смотрели в след не служившему парню с таким видом, словно хотели сказать: «Почему ж тебя грудным ребенком, как в древней Спарте, не сбросили со скалы?». Так как он был обречен на прозябание. «Неслуживец» не мог устроиться на работу не только в государственные структуры, но и маломальскую уважающую себя организацию.

Был еще один немаловажный фактор, для многих даже основной, из-за чего не стоило тупить. Это наши вчерашние школьные подруги, которые к моменту совершеннолетия все как одна превращались в сказочных красавиц. По мнению всё знающих ученых, на мнение которых я в дальнейшем буду неоднократно ссылаться, основное предназначение дочерей Евы, которое заложено в их прекрасные головки на генном уровне, – продолжение рода человеческого. И род человеческий они стремятся продолжать с наиболее жизнеспособными экземплярами противоположного пола. В глазах тогдашних девушек «неслуживец» был дефектным, и их не интересовало, где скрывается этот дефект в голове, во внутренних органах или мужских причиндалах. Что ни говори, а против природы – не попрешь.

Это в настоящее время парень, откосивший от Армии, в глазах большинства молодежи – «крутой» или даже «красавчик». В годы мой юности все было проще и конкретнее. С момента рождения в семье, в школе и на улице, где мы проводили большую часть свободного времени, а некоторые не только свободное, но и школьное время, нам непрерывно вбивали в голову, что служить – это удел каждого мужчины, иначе ты не мужчина. И другого мнения по этому поводу, нет – и не может быть.

Но вернемся к дате, указанной в самом начале повествования. 4 мая 1984 года в 14.00 призывник, Анатолий Пашко, подстриженный под Котовского (для молодежи не слышавшей про знаменитого героя гражданской войны – подстриженный на лысо), при чем во время стрижки одна шальная и не совсем трезвая голова, на полном серьезе предлагала для надежности побрить мою бедную голову дедовской опасной бритвой и дополнительно смазать её бараньим жиром, шатающейся походкой, с тяжелой и не совсем соображающий, что происходит головой, – пересек порог Барановичского военного комиссариата, называемого в народе военкомат. И тем более я не догадывался, какую «подлянку» приготовила мне судьба.

Пересек, мягко сказано, так как на самом деле в военкомат я влетел пулей, спиной вперед; а шатающей и пьяной походкой в окружении друзей, соседей и не совсем трезвых и адекватных многочисленных родственников, под залихватскую трель баяна, я двигался от дома через весь город в направлении военкомата. Перед металлическими створчатыми дверями военкомата вся это радостная и возбужденная толпа остановилась и вспомнила, что призывнику необходимо обязательно налить на посошок. Кто ж в Армии ему нальет? Никто

и не догадывался, что ворота военкомата оборудованы секретными и скрытыми камерами наружными наблюдениями. Только этим можно объяснить дальнейшее. И вот, когда я стоял спиной к воротам и открыл рот, чтобы принять сто грамм на посошок, (дальнейшее все со слов моей сестры), внезапно открылась дверь, из-за неё молнией вылетела рука в камуфлированной военной форме. Какая-то невиданная сила оторвала меня от земли, и я ласточкой, только спиной вперед влетел во двор военкомата. Все это произошло настолько быстро, что никто и не понял, что произошло. Единственная, моя сестренка Аленка, успела произнести: «Гады…», расстроившись, что не дали по-человечески проститься. Как она ошибалась. Не успеют пройти и сутки, как она снова будет меня лицезреть.

Мой полет был не долгим, зато возвращение на землю было довольно чувствительным. Со стаканом в руке я приземлился на пятую точку уже на территории военкома. А вслед за этим, в мою дезориентированную голову, словно локомотивный состав на полном ходу врезался вещмешок, заботливо переброшенный, вслед за мною каким–то богатырем из родственников. А так как в нем были не только мыльно-рыльные принадлежности, но и минимум трехсуточный неприкосновенный запас продовольствия – нокаут был полнейший. Сознание покинуло меня надолго. По всей видимости, мой мозг отказался воспринимать все происходящее и решил воспарить над бренным телом или лечь рядом с ним и немного отдохнуть. Вырубился я конкретно. Дальше, под дружный хохот призывников, с крепко зажатым стаканом в руке, сотрудники военкомата внесли меня в помещенье, где находились десятка три-четыре моих будущих собратьев по оружию. Когда мое сознание соизволило вернуться обратно, то первое что я увидел, это склоненное надо мной лицо мужчины в белом халате, который в очередной раз, тыкал мне в нос пузырек с какой-то гадостью, а стакан по-прежнему был у меня в руке.

А этот проклятущий стакан я подарил на память медику в надежде, что он мне минимум года два как не понадобится. И опять я ошибался как в отношении двух лет, так и этого проклятущего стакана.

Здесь нужно сделать паузу и объясниться, а то у читателя может сложиться впечатление, что автор – конченный алкаш. Все случившееся со мной можно объяснить, процитировав русского юмориста Михаила Задорнова: «Иностранцам никогда не понять, почему русские дочь замуж выдают в слезах, а сына провожают на войну с песнями и плясками». Я уходил не на войну, но гуляли по-настоящему: с размахом, аж четверо суток, а точнее «гудели». Дело в том, что совместно со мной повестку о призыве на 4 мая 1984 года получил мой двоюродный брат, проживающий в деревне Домашевичи, находящейся в каких-то 10 км по железке от г.Барановичей в сторону г.Лиды. В связи с этим событием родня приняла соломоново решение: достойно проводить каждого представителя рода, 1 и 2 мая гуляем в деревне у брата, а 3-4 мая у моих родителей в городе. Благо все этому способствовало. В советское время 1 и 2 мая – был и сейчас есть, только немного укороченный, великий праздник Труда. А кто в праздник работает? Не страшно, что 3 и 4 мая рабочий день, руководители всех рангов всегда отпускали работников проводить в Армию будущих героев.

Повестку о призыве вручали минимум за 2-3 недели до призыва, чтобы надлежащим образом подготовиться к этому имеющему государственное значение мероприятию. Кроме того, работающему призывнику дополнительно к заработанной сумме выплачивалось два месячных оклада. Финансов хватало. Проблема была в другом, что поставить на стол. Кроме всеми любимого салата «горошек», нужно было угостить родню чем-то более существенным. Вопрос упирался в спиртное и мясное. Это сейчас, когда заходишь в мясной отдел – глаза разбегаются по витрине от изобилия мясных изделий и возвращаются на место только после фокусировки на цене. В то, золотое советское время, в Белоруссии, кроме Минска, где иногда баловали минчан, в магазинах мясного купить практически было невозможно. Я, как и большинство советского народа того времени, свято верил, что на мясокомбинатах свиней разделывают взрывчаткой, так как на витринах мясных отделов лежали только свиные головы и ноги. У меня чуть не остановилось сердце, когда на боевой службе в Анголе со складов в Луанде нам на корабль завезли партию тушенки, на коробках которых я прочитал «Барановичский мясокомбинат». Барановичи – это город, где я вырос и ушел служить. Начпрод (начальник продовольственной службы корабля) увидев, что я застыл в штопоре – сжалился и преподнес мне истинно царский подарок: банку тушенки и ветчины из моего родного города. Там, в Богом забытой Африке, мне показалось, что ничего вкуснее в своей жизни я не пробовал…

Но мои родители эту проблему решили достойно. Курица не птица, а Литва – не заграница. Это сейчас Литва самостоятельное независимое государство, а в то время Вильнюс – столица Литовской Социалистической Республики, которая входила в могучий СССР. По мнению моего отца, в Литве уже в то время был построен социализм, в отдельно взятой республике. В магазинах Вильнюса было всё. Две поездки на поезде в Вильнюс – и перед людьми не стыдно за угощение. Это, не считая невинно ранее срока убиенного кабанчика в деревне.