Мы вернёмся (Фронт без флангов)
Шрифт:
– А я и не шуткую. Натуральный фриц. Дезертир. Из части ушел. Отказался наотрез воевать против русских. Просит партизанам передать его.
– Может, провокатор?
– Ты что! Проверенный. Хочешь, сведу с ним?
– В другой раз. А вы, дядя Антип, присмотритесь к нему. Может, специально подставили?
– Сказал, проверенный, значит, верь, как Николай Павлович мне верит.
– Это ма-хонь-кий такой?
Оба рассмеялись.
Анфисе дядя Антип сказал, что домой возвратится на следующий день к ночи.
Идти с дядей Антипом было легко. Вел, как сказал он, по короткому и надежному пути. И все же не обошлось без происшествия.
Разведчики успешно преодолели встретившееся на пути железнодорожное полотно. Перенесли грузы, раненого комиссара. Казалось, никакой опасности. Подтянется Ляшкевич, прикрывавший группу с тыла, и пойдут дальше. Неожиданно в ночной тишине громко и отчетливо раздалось:
– Хенде хох!
– Ложись! – тихо приказал Афанасьев, и все припали к земле, слились с ней.
Над головами просвистели пули. Немцы полоснули из автоматов, осветили небо ракетой.
– Не отвечать! – строго приказал Афанасьев.
Немцы постреляли, постреляли и стали спускаться по ту сторону насыпи.
Далеко за полночь вошли в Ободовский лес. До места, облюбованного под базу, оставалось совсем немного. Усталые, проголодавшиеся разведчики почувствовали прилив сил. Зашагали бодрее, а главное, быстрее.
Дядя Антип завел в самую чащобу.
– Вот вы и дома, – объявил он.
Афанасьев поручил Корецкому, Дьяуру и Карлышеву провести ближнюю разведку, подобрать удобное место для базы.
– Остальным – отдыхать, – распорядился он.
Разведчики устроились поудобнее: кто под елочкой, кто под кустиком, и тут же уснули…
На второй день к вечеру база была готова. В четырех добротных землянках разместили людей, нехитрое имущество.
Ночью в Москву передали радиограмму: "В заданный район прибыли благополучно. Создали базу. Приступаем к выполнению заданий. Орел".
18
Совершив ночной переход, отряд Млынского к утру вышел к лесному озеру, окаймленному высокими соснами. Пологий берег густо порос камышом, травой.
С севера дул ледяной ветер. Он гнал в камыши серые горбатые волны. Моросил мелкий плотный дождь. С озера группами, будто соблюдая очередность, срывались дикие утки, гуси, выстраивались в походный порядок и куда-то улетали, где потеплее. На них с завистью смотрели красноармейцы в промокших шинелях.
На самом берегу озера стояло несколько покосившихся крытых камышом навесов с длинными столами из почерневших досок – до войны колхозные рыбаки здесь разделывали и засаливали рыбу. Ближе к соснам – одинокий барак из потемневшего теса с окнами без стекол.
Млынский распорядился:
– Барак отдать раненым. Под навесом разместить бойцов. Всех накормить. Костры не разводить. На дальних и ближних подступах выставить посты боевого охранения.
Присел на пенек, закурил трофейную немецкую сигарету и, посмотрев на осунувшиеся лица Алиева и Серегина, озабоченно сказал:
– Давайте решим, что делать? Бойцы измотались донельзя, не за горами зима, с боеприпасами и питанием плохо, теплого обмундирования нет.
– Не весело, конечно, – отозвался Алиев. – Видимо, несколько дней – наши: после вчерашнего боя гитлеровцы не сразу придут в себя.
– И погода, к нашему счастью, не летная, – добавил Серегин.
– Согласен: сегодня немцам не до нас. Но надолго ли непогода? – Млынский глубоко затянулся, выпустил дым, продолжил: – Я считаю, терять время нам нельзя. Надо немедленно разведать подступы к Черному лесу, взорвать мост через реку, что, несомненно, затруднит немцам переброску войск к линии фронта, на какое-то время парализует снабжение войск боеприпасами на этом участке, что выгодно и для нашего отряда, и ночью мы уйдем в Черный лес. А что скажете вы?
– Полностью согласен с вами, – сказал Алиев. – За день красноармейцы отдохнут. Беспокоит меня – как быть с ранеными? Тащить ли с собой пушки? Без снарядов они – лишний груз.
Серегин высказать свое мнение не торопился. Сначала закурил.
– Вы правы, Иван Петрович, – отозвался он. – Прав и политрук, что надо решать, как быть с ранеными и пушками. Что делать с ранеными, честно говоря, не знаю, подумать надо, вернее, придумать что-то надо. А пушки превратились для нас в обузу. Утопить их в озере, и вопрос решен.
Млынский закашлялся, бросил окурок, придавил каблуком сапога.
– Ну и гадость этот фрицевский эрзацтабак!.. В нашем положении, я считаю, можно и надо принять только такое решение: замки пушек снять, хорошенько смазать, завернуть в тряпки, положить в ящик и – в землю; пушки – туда же, но в другом месте. Это на тот случай, если они вдруг понадобятся. Что касается раненых, их, разумеется, возьмем с собой.
– Опасно и для раненых, и для отряда, – заметил Серегин.
– Конечно, опасно! – взорвался Алиев. – А что делать? Что ты предложишь другое? Ну, скажи, что?..
Млынский повернулся к бараку – туда уже переносили раненых, перевел взгляд на Алиева и спокойно, чтобы сдержать страсти:
– Повторяю: раненых возьмем с собой. На повозки положим. Кто способен, пойдет сам. А боеприпасы снимем с повозок, понесем сами. Установит дедушка Матвей связь с партизанами, тогда тяжелораненых оставим у них. Иного выхода я не вижу. Не возражаете?
– Нет! – в один голос ответили Серегин и Алиев.
– Тогда соберите командиров, объясните и приступайте к исполнению. А ко мне пришлите мичмана Вакуленчука и лейтенанта Кирсанова.