Мы вращаем Землю! Остановившие Зло
Шрифт:
— Первый… — прошептал Павел, ощущая внутри себя пружинящую уверенность, гибкую и прочную, словно упругая сталь боевого меча. У него, лейтенанта Красной Армии Дементьева, было оружие, он умел им пользоваться, и поэтому железные звери, приползшие сюда от западной границы, топча разлапистыми гусеницами его землю, дальше не пройдут: они останутся здесь — гнить, ржаветь и рассыпаться трухой.
Через пару минут на дорогу вылез танк и попер напролом, обходя горящий броневик. И не прошел — его зажгли вторым залпом. На дороге образовалась пробка из двух горящих машин; два дымных столба переплелись, свиваясь в косматую черную колонну. Таясь за этой завесой, незаметно подошел второй танк и начал садить по высотке, где стояла батарея. И сумел
Получив отпор, немцы притихли. Павел, воспользовавшись передышкой, побежал к замолчавшему орудию. Добежал — и остолбенел.
Пушка была разбита прямым попаданием. Возле нее лежали четверо убитых и трое раненых; снаряды и снарядные ящики разбросало взрывом, везде валялся порох, вырванный из гильз. Но не это потрясло молодого лейтенанта, пусть даже впервые увидевшего зрелище смерти в бою.
Пушка горела — целиком. Горели бронированный щит и станина разбитого орудия, расплавленный металл стекал с них на землю сине-белыми огненными каплями. Вся земля на огневой кишела разбросанными повсюду маленькими кострами. Оглянувшись назад, где стояла толстая сосна, Павел увидел, что ее ствол тоже горит таким же всепоглощающим вселенским адским огнем. «Голубой огонь — звездный огонь, — очень отчетливо прозвучало в сознании лейтенанта, — огонь, пожирающий звезды…». Он помотал головой, стряхивая морок и смиряя сердце, бешено заколотившееся при виде этого странного и жуткого зрелища и при этой непонятной фразе, всплывшей в его мозгу неизвестно откуда.
Позже Дементьев узнал, что немцы применили на фронте новинку — термитные снаряды. Горящий термит разлетался во все стороны жгучими струями, давая температуру свыше трех тысяч градусов, — железо плавилось и текло, как вода.
Но таинственная фраза о «звездном огне», явственно им услышанная, так и осталась для него загадкой. И появилась у Павла странная мысль: война, сотрясавшая планету, идет не только на Земле…
Танки на дороге больше не появлялись, зато все чаще стали сыпаться снаряды — немецкая артиллерия нащупывала позицию упрямой батареи, перекрывшей дорогу. Часть из них падала неподалеку от орудий, и тогда солдаты вжимались в землю, мысленно заклиная урчащую смерть, вспарывавшую воздух стальными рылами: «Только бы не в мой ровик… Только бы не в меня… Только бы…».
Тем временем немцы вновь зашевелились. Ведя «цейсом» по придорожным кустам, Дементьев по дергавшимся верхушкам деревьев засек третий танк, который пытался обойти горевшие на дороге машины, но завяз в трясине — слышно было, как надрывается его мотор. Наводя панораму ниже качавшихся веток, оба орудия выпустили по нескольку снарядов, и к трем подбитым машинам добавилась четвертая.
— Горят… — прошептал Павел. — Горят, как миленькие, — не так страшен черт…
Солнце жарило нещадно, хотелось пить, но молодого командира куда больше мучило отсутствие связи. Его батарея дала противнику по зубам, однако лейтенант не обольщался: пехотного прикрытия у него не было, и как только подойдет оторвавшаяся от своих танков немецкая пехота, все очень быстро кончится — артиллеристов обойдут по болоту и сомнут в считанные минуты. Он ждал подкрепления, но напрасно — похоже, в сумятице отступления о пушках лейтенанта Дементьева попросту забыли.
А потом в небе появился вражеский самолет-разведчик «Хейнкель-126», прозванный за торчавший в хвостовом оперении амортизатор «костылем» или «кривой ногой», сделал круг, и земля заходила ходуном: немцы взялись за дело всерьез. Снаряды падали густо, с корнем выворачивая деревья; осколки рубили листву и звонко тюкали в орудийные щиты.
Когда налет кончился, Павел не сразу поверил в то, что его батарея еще жива. Но над лесом снова показалась уродливая стрекоза — разведчик уточнял результаты обстрела. Снять его было нечем, и Дементьев хорошо понимал, что еще одного
«Пока «костыль» развернется, пока осмотрится, пока будет передавать информацию на землю, — лихорадочно размышлял Павел, — у нас есть минут десять. Да, жаль отступать, но бессмысленно гибнуть — это еще хуже».
— Передки на батарею! Орудиям отбой!
Солдаты разом задвигались. Быстро, но без суеты выкатили орудия, прицепили их к передкам, погрузили на станины раненых и убитых. И вовремя: не успели упряжки отъехать на сотню метров от покинутой позиции, как высотку свирепо распахали немецкие снаряды. Разрывы слились в сплошную стену — на полянке не осталось живого места.
И лейтенант, принявший свой первый в жизни бой и выигравший его, почувствовал молчаливое одобрение своих бойцов: «Ты правильно поступил, командир».
Отъехав километра на полтора, Павел остановил колонну для короткого отдыха. На остатки батареи было страшно смотреть — более половины людей убито или ранено, часть лошадей погибла, и пушки везли не по шесть коней, как положено, а по три-четыре, причем многие из них были ранены. Солдаты, усталые и грязные, с почерневшими лицами, сидели, висели, кто как мог, на передках и станинах орудий. Лейтенант пристроился на передке переднего орудия и видел, как левый коренник — сильный, здоровый тяжеловоз, раненый в левый бок, — при каждом шаге припадал на левую ногу, а из раны в такт шага выливалась очередная порция крови, словно внутри животного работал маленький насос, — за лошадью тянулась тоненькая красная дорожка. А люди с надеждой смотрели на двадцатилетнего лейтенанта Дементьева, как будто он был богом, державшим в руках их судьбы. Хотя, если разобраться, так оно и было…
Вскоре впереди открылась полянка, похожая на предыдущую и вполне пригодная для новой огневой позиции. Павел осмотрелся. Невдалеке текла небольшая речушка, за которой стоял густой лес. «Вот туда нам и надо, — подумал лейтенант, — танки реку не перепрыгнут, а на переправе мы их причешем». Он уже собирался отдать приказ переправляться, но тут на поляну выкатились наши легкие танки «БТ». Вокруг машин бегал маленький полковник, суматошно размахивая руками и энергично матерясь, но было видно невооруженным глазом, что он растерян и не знает, что происходит на фронте, и что ему делать.
К поляне мало-помалу подтягивались пехотинцы из какой-то разбитой части — злые и угрюмые; многие из них раненые. Людей становилось все больше, вот только командовать ими, похоже, было некому — ощущение неразберихи и бестолковщины усиливалось. Тяжело вздохнув, Дементьев направился к полковнику-танкисту — как-никак, тот был здесь старшим по званию.
— Товарищ полковник, разрешите обратиться!
— Чего тебе?
— Разрешите переправить мои пушки на тот берег реки. Позиция там…
— Твоя фамилия, часом, не Ворошилов? — зло скривился танкист, щуря покрасневшие глаза. — Полководцев развелось, маршалов, только воевать некому, вашу мать! Норовишь в лесочек смыться и под шумок дать драпа? Стой, где стоишь, и умри за Родину! Вон там тебе позиция, — он махнул короткопалой рукой в сторону дороги, — понял? Выполняй!
— Есть! — Павел козырнул, четко, по уставу, повернулся и пошел к своим орудиям, мучимый тяжелым предчувствием.
Предчувствие не обмануло — не прошло и получаса, как накрыли их немецкие танки, на это раз шедшие в сопровождении пехоты. Они хищно вырвались из леса, с ходу охватили поляну, и начался бой, очень быстро превратившийся в бойню. Лязг гусениц, взрывы, треск пулеметов заглушили многоголосый вой людей, расстреливаемых в упор. «Бэтэшки» один за другим вспыхивали факелами; люди бежали к реке, падали, изредка вставали, снова падали и оставались лежать неподвижно.