Мы все горим синим пламенем
Шрифт:
– Кстати о диванах… – Горяев весьма артистично выдержал паузу. – Если восемьдесят процентов всех пожаров начинаются с возгорания диванов, то пожар в нашем доме мог начаться не только с вашей подбитой дерматином развалюхи.
– Одну секундочку! У меня был прочный, удобный двухместный диван отечественного производства. Это вам не Италия какая-нибудь на колесиках, где партнерше ноги толком задрать невозможно! – Оранж не на шутку обиделся за свой диван.
– Да погодите вы со своей Италией. Сейчас вопрос не в том.
– А-а! Ваш диванчик тоже торжественно обещали спалить? – Алексей Юрьевич почти торжествовал.
– Если бы моя милая необъятная тахта полыхнула, мы бы сейчас с вами не беседовали здесь так игриво. В лучшем случае мы бы сейчас пребывали в раю.
– Я предпочитаю больницу и сломанную лодыжку. Чур меня, – открестился от рая Оранж. Леонид Сергеевич был солидарен с ним:
– А я, так и быть, готов примириться с моим подбитым ребром. Речь не о моей полутораспальной итальянской красавице. В вашей ахинее есть крупица здравого смысла. Я знавал по крайней мере еще пару диванов в нашем замечательном доме, на которые нашлось бы с полдюжины поджигателей.
Несерьезный клоун Горяев знал свое дело туго.
– Вы уверены, что в вас сейчас не включилось ваше больное детективное воображение? – торжественно насторожился Оранж.
– Оставьте мои детективы в покое, перестаньте мне завидовать.
– Да вы, я вижу, не без греха, писатель. Давайте начистоту.
Алексей Юрьевич с удовольствием потирал руки.
– Давайте. Только я боюсь, моя искренность может вас, гм-гм, дополнительно травмировать.
Теперь Горяев был сама деликатность.
– Так-так, становится все жарче и веселее. После моей лодыжки мне ничего не страшно. Гореть так гореть. Валяйте, добивайте бомжа. Поднимайте руку на униженного и оскорбленного, – юродствовал Алексей Юрьевич.
– Мужайтесь, господин Оранж. Ваша Катерина…
– Не может быть! Не верю! – весьма натурально возопил Алексей.
– Дайте слово сказать! Катерина не только вас и отца двоих детей за нос водила, но и меня. Змея подколодная! – с шиком, на голубом глазу выдал реплику Горяев. Оранж парировал со сдержанным достоинством:
– Вы хоть представляете, что вы сейчас натворили? Вы убили мою святую веру в людей. Этого вам точно там не простят, после этого в рай вам путь заказан абсолютно. Между прочим, я бы детективщиков к райским кущам на пушечный выстрел не подпускал. Просто палил бы по ним картечью. Прямой наводкой. Вам хоть капельку стыдно, сочинитель?
– Самую малость. А вам?
Теперь Горяев был мистер ехидность.
– Мне стыдно за себя. Я думал, у нее всего три любовника. Оказалось целых четыре.
– Кошмар! А я думал, всего два… – Леонид Сергеевич был в восторге от собеседника. Оранж отвечал ему полной взаимностью:
– Рогоносец вы несчастный! Да вы просто в людях не разбираетесь. Ладно, каких еще пару диванов вы имели в виду?
– Об одном я вам уже сообщил. Что касается второго… Не проболтаетесь?
– Нет. Я что, похож на болтуна? – в голосе Алексея заплескалась глубокая обида.
– Как вам сказать… Молчуном вас назвать – язык не поворачивается. Впрочем, сейчас это неважно. А с какой стати я должен выдавать вам свой самый большой секрет?
– У меня такое впечатление, что вам очень хочется выдать свой секрет. Видимо, больше не с кем поделиться.
Оранж отчего-то на минуту перестал быть клоуном. Горяев подхватил его нелукавую интонацию (нет, судя по всему, диалог вел все же Алексей Юрьевич):
– Ну, что ж, вы, пожалуй, в чем-то правы… Я люблю дочь моего друга. Вот так, господин бомж. Вот почему я снимал квартиру в вашем паршивом обгорелом доме. Не исключено, что именно моя тахта и оказалась тем злополучным детонатором…
– Эге, писатель, – Оранж приободрился. – В вас начинает проступать что-то глубоко человеческое. Сугубо человеческое, я бы сказал. Сколько вам лет?
– Сорок пять.
– А дочери друга, я полагаю, несколько меньше?
– Двадцать один.
– Губа не дура. Женаты, я полагаю? И детей, наверно, двое?
– Двое. Девочка и мальчик.
– И сколько вашей дочери?
– Двадцать два.
– Фью-ю-ю! Без комментариев.
Комментарий Оранжа был, в общем-то, обидной, хотя и талантливой, импровизацией. Но Горяев сейчас дорожил нотой простоты:
– Из-за этого я и ушел от жены. Пока мы не разведены. Что делать – ума не приложу. А врать надоело.
– Я вас видел вместе с этой девочкой, с дочерью лучшего друга, я имею в виду.
– Ее зовут Ирина, – со вздохом ответил Горяев.
– Ей идет короткая юбка. Но, по-моему, вы затеяли смертельную игру. Это пострашнее пожара будет.
– Пожар – это мелочи жизни. Укус комара.
– А как же Катерина? – перешел на шепот Оранж.
– Раз в неделю – разве это серьезно? Да и то от отчаяния, – в тон ему возразил Горяев.
– Понимаю.
– Не знаю, зачем я это вам рассказал.
– А я вам скажу, зачем, – Оранж энергично расхаживал по палате. – Вы просто учуяли во мне родственную натуру. Да-да, не отпирайтесь. Ну, что ж, примите исповедь мою. У меня практически те же проблемы. Только я не женат, разведен, но не очень устроен в жизни. Перебиваюсь случайными заработками. А это чистое существо мне всю душу перевернуло. Просто… пожар какой-то, напалм. Горю синим пламенем, то ли адским, то ли райским. Ведь я жену оставил с двухлетним сыном, которого мы ждали десять лет… Записывайте мою историю, что вы рот разинули. Вставите в роман. Гонорар поделим пополам.