Шрифт:
Тетя Эми сидела на крыльце в кресле—качалке с высокой спинкой и раскачивалась взад—вперед, обмахиваясь веером. Билл Сомс подъехал на велосипеде и соскочил перед домом.
Потея под послеполуденным «солнцем», Билл поднял из корзины над передним колесом коробку с продуктами и направился по дорожке к крыльцу.
Маленький Энтони сидел на лужайке и играл с крысой. Он поймал крысу в подвале – сделал так, что она подумала, будто почуяла сыр, самый пахучий и аппетитный сыр, о каком только крыса может мечтать, и когда она вылезла из норы, Энтони овладел ее мозгом и заставил ее выделывать разные штуки.
Увидев Билла Сомса,
Билл Сомс поспешно прошел мимо Энтони и остановился у ступенек крыльца, что—то бормоча себе под нос. Он всегда бормотал что—то себе под нос, когда приближался к дому Фремонтов, или проходил мимо, или думал о нем. Все так делали. Все усиленно думали о разных глупостях, о ничего не значащих вещах, например, два—и—два—четыре—и—умножить—на—два—восемь и так далее. Все старались перепутать свои мысли и перескакивать в мыслях с предмета на предмет так, чтобы Энтони не мог узнать, о чем они думают. Бормотание под нос помогало.
Потому что, если Энтони схватывал какую—либо вашу мысль, он мог найти нужным сделать что—нибудь по этому поводу – например, вылечить головную боль у вашей жены или свинку у вашего ребенка, или вновь заставить доиться вашу старую корову, или утрясти какие—нибудь мелкие дела. При этом он мог не иметь в виду ничего плохого, но ведь трудно ожидать от него, чтобы в подобных случаях он делал именно то, что нужно.
Это – если вы ему нравитесь. Он тогда может попытаться помочь вам по—своему. И это бывает по—настоящему ужасно…
А если вы ему не нравитесь… Что ж, тогда может быть еще хуже.
Билл Сомс поставил коробку с продуктами на перила крыльца и перестал бормотать ровно на столько времени, чтобы сказать: – Все, что вы заказали, мисс Эми.
– О, прекрасно, Вильям,– беззаботно сказала Эми Фремонт.– Господи, ну что за жара сегодня!
Билл Сомс съежился. Его глаза умоляли ее. Он яростно затряс головой и вновь прервал бормотание, хотя было видно, что ему очень не хочется этого: – Ну что вы, мисс Эми… Ведь сейчас так славно, ну просто славно.
Настоящий хороший день!
Эми Фремонт поднялась с кресла—качалки и подошла к Биллу. Это была высокая худощавая женщина; в глазах ее зияла улыбающаяся пустота. Примерно год назад Энтони рассердился на нее, потому что она сказала, что не следует превращать кота в коврик из кошачьей шкуры, и хотя он всегда слушался ее больше чем кого—либо другого – других он вообще не слушался,– на этот раз огрызнулся.
Огрызнулся мысленно. И это был конец Эми Фремонт, какой ее знали все. С тех пор у нее никогда больше не блестели глаза. И тогда весь Пиксвилл (население 46 человек) облетел слух, что даже члены собственной семьи Энтони не находятся в безопасности. После этого все удвоили осторожность… Когда—нибудь, возможно, Энтони и исправит то, что он сделал тете Эми. Мать и отец Энтони надеются на это. Когда он подрастет и ему станет жаль ее. То есть если это возможно. Ведь тетя Эми сильно изменилась, и, кроме того, Энтони теперь не слушается никого.
– Успокойся, Вильям,– сказала тетя Эми,– перестань бормотать. Энтони не сделает тебе ничего плохого. Бог свидетель, Энтони любит тебя! – Она повысила голос и обратилась к Энтони, который старался заставить крысу съесть самое себя: – Ты слышишь, дорогой? Ведь, правда, ты любишь мистера Сомса?
Энтони взглянул через лужайку на бакалейщика – пристальный взгляд ярких, влажных пурпуровых глаз. Он ничего не сказал. Билл Сомс попытался улыбнуться ему. Через секунду Энтони вновь обратился к крысе. Крыса уже сожрала собственный хвост, во всяком случае, отгрызла его, потому что Энтони заставлял ее откусывать быстрее, чем она могла глотать, и вокруг на земле валялись кровавые алые комочки. Теперь крыса пыталась достать до своей спины.
Бормоча себе под нос и изо всех сил стараясь ничего не думать, Билл Сомс на негнущихся ногах прошел по дорожке, забрался на велосипед и нажал на педали.
– До вечера, Вильям! – крикнула ему вслед тетя Эми.
Нажимая на педали, Билл в глубине души пожелал мчаться вдвое быстрее, чтобы как можно скорее убраться от Энтони и от тети Эми, которая временами просто забывает, как нужно быть осторожным. И ему не следовало думать о таких вещах, потому что Энтони поймал его мысли. Он поймал желание убраться от дома Фремонтов, как от чего—то плохого, и его пурпуровые глаза мигнули, и он послал вслед Биллу Сомсу крошечную хмурую мысль, совсем крошечную, потому что он был в хорошем настроении сегодня и, кроме того, Билл Сомс ему нравился или, по крайней мере, не ненравился; по крайней мере – сегодня. Билл Сомс жаждет убраться подальше? Что ж, Энтони обиженно помог ему.
Нажимая на педали со сверхчеловеческой скоростью,– так, впрочем, казалось, потому что в действительности это педали нажимали на его ноги,– Билл Сомс исчез в клубах пыли, умчавшись вниз по дороге. Его тонкие испуганные вопли донеслись сквозь летнюю жару.
Энтони взглянул на крысу. Крыса уже сожрала часть собственного живота и издохла от боли. Тогда он послал ее в глубокую могилу на маисовом поле – однажды отец с улыбкой сказал, что ему, конечно, нетрудно делать так со всеми животными, которых он убивает,– и пошел вокруг дома, отбрасывая странную свою тень в горячем медном свете, льющемся с неба.
На кухне тетя Эми распаковывала продукты. Она поставила горшочки от Мэйсона на полку, спрятала мясо и молоко в холодильник, а свекольный сахар и грубую муку сунула в шкафчик под раковиной. Картонную коробку она поставила в угол около дверей, чтобы мистер Сомс мог взять ее, когда придет в следующий раз. Коробка была испачкана, и потрепана, и порвана, и изношена, но она была одной из немногих, оставшихся еще в Пиксвилле. Выцветшими красными буквами на ней было написано: "Суп Кэмпбелла". Последние банки супа и всего прочего были съедены давным—давно, если не считать небольшого общественного запаса, к которому жители обращались только в особых случаях, но коробка еще держалась; а когда она и другие коробки развалятся, людям придется мастерить ящики из дерева.
Тетя Эми вышла на задний двор, где мать Энтони – сестра Эми – сидела в тени дерева и лущила горох. Каждый раз, когда мать проводила пальцем вдоль стручка, горошины – лоллоп, лоллоп, лоллоп – падали в сковородку у нее на коленях.
– Вильям привез продукты,– сказала тетя Эми.
Она устало опустилась на стул с прямой спинкой возле его матери и снова принялась обмахиваться веером. Она вовсе не была стара. Но с того дня, когда Энтони мысленно огрызнулся на нее, что—то скверное случилось не только с ее умом, но и с телом, и она все время чувствовала себя усталой.